четверг, 06 марта 2014
16:47
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Была там одна такая сказочка... про шляпу, которая коазалась удавом, который подавился слоном., и про жутко наивного ребенка, который решил, что про "приручить" я серьезно О,о
Маленький принц, Экзюпери
***
Однажды, давным-давно.. Когда солнце светило ярче, трава была зеленее, а маленькие мальчики были более наивными, некто вида Vulpes vulpes смирненько раздолбайничал под яблоней. Это был славный погожий денек, навевающий приятные мысли о родной уютной норке Под Холмом (да, бедняга Бильбо Беггинс по «трагическому» стечению обстоятельств в один не менее славный денек оказался персоной без определенного места жительства), о скромном и не менее любимом особнячке, который теперь высился Над Холмом, о нежном запахе Барашка в белом вине на кухне того самого особнячка и о яблони На Холме, под которой так хорошо заниматься самой трудной и изматывающей работой на всем белом свете – ничегонеделаньем.
Хотя, на самом деле, в этот погожий день ничегонеделанье заключалось в поиске гениальных идей для очередного нового бестселлера, который очень хотелось закончить побыстрее и снова почивать на лаврах талантливого писаки. Однако, если для супер хита всея школьников «Закон всемирного тяготения» (другими словами аниме «Gravitation» и ему подобыных извращений), понадобилось яблоко, то для очередной желтопресной статейки о себе-любимом необходимым оказался почти совсем маленький мальчик, навернувшийся с пресловутой яблони. Благо, без барашка. Ну вот, собственно отсюда все и началось.. а чем закончится? Поживем – увидим..
Маленький принц, Экзюпери
***
Однажды, давным-давно.. Когда солнце светило ярче, трава была зеленее, а маленькие мальчики были более наивными, некто вида Vulpes vulpes смирненько раздолбайничал под яблоней. Это был славный погожий денек, навевающий приятные мысли о родной уютной норке Под Холмом (да, бедняга Бильбо Беггинс по «трагическому» стечению обстоятельств в один не менее славный денек оказался персоной без определенного места жительства), о скромном и не менее любимом особнячке, который теперь высился Над Холмом, о нежном запахе Барашка в белом вине на кухне того самого особнячка и о яблони На Холме, под которой так хорошо заниматься самой трудной и изматывающей работой на всем белом свете – ничегонеделаньем.
Хотя, на самом деле, в этот погожий день ничегонеделанье заключалось в поиске гениальных идей для очередного нового бестселлера, который очень хотелось закончить побыстрее и снова почивать на лаврах талантливого писаки. Однако, если для супер хита всея школьников «Закон всемирного тяготения» (другими словами аниме «Gravitation» и ему подобыных извращений), понадобилось яблоко, то для очередной желтопресной статейки о себе-любимом необходимым оказался почти совсем маленький мальчик, навернувшийся с пресловутой яблони. Благо, без барашка. Ну вот, собственно отсюда все и началось.. а чем закончится? Поживем – увидим..
***
Ты должен знать. Болезни, которые терзали весь известный нам мир, могут вернуться, когда луна заплачет кровавыми слезами, а земля покроется трещинами. Уже дважды они возвращались; должен быть и третий раз. Ты должен знать..
Голос, шепчущий из самых глубин твоего я. Гомон, рассеивающийся внутри через тонкие сети нейронов, проникающий твой в мозг, заполоняющий собой сознание. Черная, вязкая топь, застилающая тело и то, что осталось от души.
Каин запретил давать становления тем, кто болен, безумен или полон дурных жидкостей, ибо они могут запятнать Кровь.
Однако здесь запрет был обойден.
Мне не раз доводилось наблюдать становление нового сородича. Не раз и не два. Но сей процесс, если позволите, рождения, никогда не находил никакого отклика во мне. Лишь пустоту. Образ лениво клубящейся, вечно перетекающей в безграничном пространстве тьмы, что черней, чем самая глухая, беззвездная ночь и непроглядней самого беспросветного безумия. Она не была ни холодной, ни теплой. Она была родной. Ее абстрактность – это выражение ласковых материнских рук и сурового взгляда сира. Ее летучесть – отголосок вкуса околоплодных вод и первой свежей крови. Ее густота – шумящее море сплетенья голосов, что баюкают и наставляют тебя. Ты слышишь, как История ступает мимо мягким шелестом песка, гулом первых кузнечных мехов, грохотом первых конных армий и звоном первых железных мечей. Ты слышишь, как мерно перекатывается Время. И, когда приходит Час – выходишь во всем блеске своей славы для того, чтобы..
О, мир не совершенен. Он зажат рамками приличий и правил, уставов и кодексов, хартий и законов. И.. религией. С самого рассвета Средних веков она заполняла умы людей. Обещая им эфемерное счастье за страдания здесь, она порабощала их, словно бессловесный скот, упивалась их соками, истощая их и жирея, словно клещ на бездомной собаке. Ее представители, навывшиеся вестниками Бога на Земле возомнили себя теми, кто в праве Решать. Проповедуя некую «волю божью», они сковывала умы, надевала шоры и..
…они сами себя обманывали. Они всячески подавляли в себе животное начало, маскируя его кирпичными фасадами порядочности, и позволяли себе сбиться с пути только тогда, когда были уверены, что Норма не следит за ними.
Презренные псы. Они травили нас и нам подобных, попивая из золотых чаш кровь не случайных жертв, а целых городов. Их благосостояние возводилось не на таинствах прекрасной жизни и смерти, а на войнах, больше походящих на скотобойни. Их дворцы строились не из кирпича, но из костей многих и многих поколений тех, кого их боготворимая ими же книга заслуженно называла «рабами».
Рабы Божьи.. Такой ярлычок они повесили на самих себя. Но кто есть их пастырь в мире, где бог давно умер или играет в азартные игры в ближайшем кабаке? Возможно, переход слишком резок. И, конечно, все случилось не в те дремучие времена, о которых шла речь только что. Тем, кому дана жизнь длиннее человеческой, должно хватать мудрости понимать, что для каждого события всегда уготовано Свое время. И, тем не менее, Это зрело. Зародыш, семя, бутон.. Называйте, как хотите. Скитание из угла в угол по узкой клетке Правильности все сильнее сводило с ума. Воля и тело закалялось и крепло, приноравливаясь к зловонному дыханию гнилостной чумы, к возрождению, пришедшему после костров первой инквизиции, затеянной людьми, к пышному цветению язв-городов и тех букетов пороков, что имели там глубокие, гнойные корни. Ты не достигнешь ничего, если ты слаб. Если ты слабее тех, кого хочешь подчинить.
Так, кланы собратьев, что обосновались в мировых столицах, мало чем отличаются от тех, кто стоит ниже в пищевой цепи и носит папские тиары. Они так же пыхтели над своими знаниями и, словно легендарные драконы, обрастали чешуей могущества и злата. Их безнравственность, скрываемая под масками Устава, их алчность, леность, слепота говорили о том, что та веха, которую дети ночи со страхом и ненавистью называют Гееной, вот-вот улыбнется нам в лицо. Их поразительная сплоченность делала их серьезными оппонентами. Но она же была их слабиной. Даже задолго до сумасшедших эпох власти Толпы людям нравились материальные вещи. То ,что можно объяснить и понять. Потому он с радостью возьмутся уничтожать воплощенных чудовищ, по иронии судьбы, сами же превращаясь в них.
Пусть разница меж Церковью людей и Твердыней сородичей не так велика. Но первая – более универсальный инструмент благодаря пластичности людей и их жажде Узреть. Узреть – не важно, героя, злодея, пророка, - того, кто Поведет за собой. Они все ищут бога. И дороги их поисков теряются в материальных вещах. Их легче склонить. Ведь, если собратьев ведут Идеи, то их ведет Вера. Изыски философов и мудрецов оставили по ней лишь серый прах. Однако из него стальным фениксом возродится то, что всколыхнет весь мир и заставит его Пожалеть.
Ты должен видеть узоры. Ты должен учиться на ошибках прошлого. Ты должен прозреть будущее, должен увидеть последние знаки. У тебя – у нас – у нас есть Зрение.
Ты не можешь отворачиваться.
***
Он безумен.
Как и большинство детей Каина, он обладает идеальной фарфоровой маской. И только в затуманенных прорезях, прикрытых полупрозрачной слюдой, видно Истину.
Он сам выбирает иллюзии себе по вкусу. Но не редко иллюзии сами выбирают его. Например, его имя. Имя предполагает прошлое и личность. Однако, и то и другое свободно дрейфует по волнам помраченного рассудка и расшатанного разума, увязая в омутах социопатии и оставляя на поверхности лишь негасимую Жажду.
Его Идеи питаются побочными продуктами его же извращенной логики. Его музыка – это почтительное молчание подчиненных и стоны боли умирающих неверных. Его внутренний мир – призма убеждений, помешательств и снов. А мир внешний – абсолютная субординация.
Он жесток и, даже, по-своему справедлив. Если Вы ему не понравитесь, он не станет придираться, а просто сметет Вас с пути. Прежде ознакомив со всеми кругами ада и издержками собственного сумасшествия. Он не приемлет холодные, жеманные ласки порядка и правильности мира за Стеной. Его мир – это постоянный жар, это страсть, снедающая все естество, покрывая его то испариной то бросая в холодный пот. Это Зов его фантазии и зов плоти: тихое шипение Зверя, которого люди и сородичи так усердно пытаются отделить от себя. Его мечты одеваются в белый и красный. В саван из плоти и крови тех, кому не хватает силы, ума и свободы разделить их. Его вожделение созвучно со свистом дамасской плети, рассекающей податливый воск кожи. Прикосновение, открывающее на теле новые глубины, утопая в которых жалеешь, что уже успел потерять голову.
Он считает. Считает дни, ночи и шаги, которые приведут его к тому, о чем он грезит наяву: основы мироздания, сокрушившие его хрупкий разум падут. Единожды и навсегда.
Ты должен знать. Болезни, которые терзали весь известный нам мир, могут вернуться, когда луна заплачет кровавыми слезами, а земля покроется трещинами. Уже дважды они возвращались; должен быть и третий раз. Ты должен знать..
Голос, шепчущий из самых глубин твоего я. Гомон, рассеивающийся внутри через тонкие сети нейронов, проникающий твой в мозг, заполоняющий собой сознание. Черная, вязкая топь, застилающая тело и то, что осталось от души.
Каин запретил давать становления тем, кто болен, безумен или полон дурных жидкостей, ибо они могут запятнать Кровь.
Однако здесь запрет был обойден.
Мне не раз доводилось наблюдать становление нового сородича. Не раз и не два. Но сей процесс, если позволите, рождения, никогда не находил никакого отклика во мне. Лишь пустоту. Образ лениво клубящейся, вечно перетекающей в безграничном пространстве тьмы, что черней, чем самая глухая, беззвездная ночь и непроглядней самого беспросветного безумия. Она не была ни холодной, ни теплой. Она была родной. Ее абстрактность – это выражение ласковых материнских рук и сурового взгляда сира. Ее летучесть – отголосок вкуса околоплодных вод и первой свежей крови. Ее густота – шумящее море сплетенья голосов, что баюкают и наставляют тебя. Ты слышишь, как История ступает мимо мягким шелестом песка, гулом первых кузнечных мехов, грохотом первых конных армий и звоном первых железных мечей. Ты слышишь, как мерно перекатывается Время. И, когда приходит Час – выходишь во всем блеске своей славы для того, чтобы..
О, мир не совершенен. Он зажат рамками приличий и правил, уставов и кодексов, хартий и законов. И.. религией. С самого рассвета Средних веков она заполняла умы людей. Обещая им эфемерное счастье за страдания здесь, она порабощала их, словно бессловесный скот, упивалась их соками, истощая их и жирея, словно клещ на бездомной собаке. Ее представители, навывшиеся вестниками Бога на Земле возомнили себя теми, кто в праве Решать. Проповедуя некую «волю божью», они сковывала умы, надевала шоры и..
…они сами себя обманывали. Они всячески подавляли в себе животное начало, маскируя его кирпичными фасадами порядочности, и позволяли себе сбиться с пути только тогда, когда были уверены, что Норма не следит за ними.
Презренные псы. Они травили нас и нам подобных, попивая из золотых чаш кровь не случайных жертв, а целых городов. Их благосостояние возводилось не на таинствах прекрасной жизни и смерти, а на войнах, больше походящих на скотобойни. Их дворцы строились не из кирпича, но из костей многих и многих поколений тех, кого их боготворимая ими же книга заслуженно называла «рабами».
Рабы Божьи.. Такой ярлычок они повесили на самих себя. Но кто есть их пастырь в мире, где бог давно умер или играет в азартные игры в ближайшем кабаке? Возможно, переход слишком резок. И, конечно, все случилось не в те дремучие времена, о которых шла речь только что. Тем, кому дана жизнь длиннее человеческой, должно хватать мудрости понимать, что для каждого события всегда уготовано Свое время. И, тем не менее, Это зрело. Зародыш, семя, бутон.. Называйте, как хотите. Скитание из угла в угол по узкой клетке Правильности все сильнее сводило с ума. Воля и тело закалялось и крепло, приноравливаясь к зловонному дыханию гнилостной чумы, к возрождению, пришедшему после костров первой инквизиции, затеянной людьми, к пышному цветению язв-городов и тех букетов пороков, что имели там глубокие, гнойные корни. Ты не достигнешь ничего, если ты слаб. Если ты слабее тех, кого хочешь подчинить.
Так, кланы собратьев, что обосновались в мировых столицах, мало чем отличаются от тех, кто стоит ниже в пищевой цепи и носит папские тиары. Они так же пыхтели над своими знаниями и, словно легендарные драконы, обрастали чешуей могущества и злата. Их безнравственность, скрываемая под масками Устава, их алчность, леность, слепота говорили о том, что та веха, которую дети ночи со страхом и ненавистью называют Гееной, вот-вот улыбнется нам в лицо. Их поразительная сплоченность делала их серьезными оппонентами. Но она же была их слабиной. Даже задолго до сумасшедших эпох власти Толпы людям нравились материальные вещи. То ,что можно объяснить и понять. Потому он с радостью возьмутся уничтожать воплощенных чудовищ, по иронии судьбы, сами же превращаясь в них.
Пусть разница меж Церковью людей и Твердыней сородичей не так велика. Но первая – более универсальный инструмент благодаря пластичности людей и их жажде Узреть. Узреть – не важно, героя, злодея, пророка, - того, кто Поведет за собой. Они все ищут бога. И дороги их поисков теряются в материальных вещах. Их легче склонить. Ведь, если собратьев ведут Идеи, то их ведет Вера. Изыски философов и мудрецов оставили по ней лишь серый прах. Однако из него стальным фениксом возродится то, что всколыхнет весь мир и заставит его Пожалеть.
Ты должен видеть узоры. Ты должен учиться на ошибках прошлого. Ты должен прозреть будущее, должен увидеть последние знаки. У тебя – у нас – у нас есть Зрение.
Ты не можешь отворачиваться.
***
Он безумен.
Как и большинство детей Каина, он обладает идеальной фарфоровой маской. И только в затуманенных прорезях, прикрытых полупрозрачной слюдой, видно Истину.
Он сам выбирает иллюзии себе по вкусу. Но не редко иллюзии сами выбирают его. Например, его имя. Имя предполагает прошлое и личность. Однако, и то и другое свободно дрейфует по волнам помраченного рассудка и расшатанного разума, увязая в омутах социопатии и оставляя на поверхности лишь негасимую Жажду.
Его Идеи питаются побочными продуктами его же извращенной логики. Его музыка – это почтительное молчание подчиненных и стоны боли умирающих неверных. Его внутренний мир – призма убеждений, помешательств и снов. А мир внешний – абсолютная субординация.
Он жесток и, даже, по-своему справедлив. Если Вы ему не понравитесь, он не станет придираться, а просто сметет Вас с пути. Прежде ознакомив со всеми кругами ада и издержками собственного сумасшествия. Он не приемлет холодные, жеманные ласки порядка и правильности мира за Стеной. Его мир – это постоянный жар, это страсть, снедающая все естество, покрывая его то испариной то бросая в холодный пот. Это Зов его фантазии и зов плоти: тихое шипение Зверя, которого люди и сородичи так усердно пытаются отделить от себя. Его мечты одеваются в белый и красный. В саван из плоти и крови тех, кому не хватает силы, ума и свободы разделить их. Его вожделение созвучно со свистом дамасской плети, рассекающей податливый воск кожи. Прикосновение, открывающее на теле новые глубины, утопая в которых жалеешь, что уже успел потерять голову.
Он считает. Считает дни, ночи и шаги, которые приведут его к тому, о чем он грезит наяву: основы мироздания, сокрушившие его хрупкий разум падут. Единожды и навсегда.
16:35
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
16:32
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
16:07
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 16 февраля 2014
J-rock yaoi love
Такума Доллз/Теру (Versailles)
какая-то канава в центральном парке Токио
Такума Доллз/Теру (Versailles)
какая-то канава в центральном парке Токио
p.s.
Warning: треш-угар-и-содомия, наркоманские замашки, грязный секс в условиях, опасных для здоровья, нецензурщина и Нц-21
читать?
пятница, 07 февраля 2014
Название:...
Автор: Stripped soul aka Jk
Фэндом: ориджинад
Пэйринг: POW Альсар, фоновый Альхаэр/Эльвминавьель
Жанр: слэш, драма
Рейтнг: R
Размещение: вместе с шапкой.
От автора: красота в глазах смотрящего
Я вырос в Диких степях, воспитанный по здешним законам и обычаям, и только понаслышке зная о традициях других народов.
Любовь и секс у нас сходятся и расходятся, как шнурки на колчане. Но ни то, ни другое не считается постыдным и не прячется. Так, победитель в рукопашной может взять проигравшего прямо на плацу в пыли. Однако Он всегда уводит своего любовника в шатер и задергивает полог.
Когда я его увидел в первый раз, то едва ли не забыл, зачем пришел. Белый, как подпушка на заячьем хвосте. Белый и стройный, как новый месяц. Белый,тонкий и хрупкий, как ломкий стебелек ковыля на ветру с гривой вьющихся волос цвета луны. И удивительными прозрачными глазами. Их выражения меняются, как форма облаков и их отражение в воде. Но на меня он смотрит взглядом рыси: зрачки сужены до точки, взгляд кажется пустым, целенаправленным, острым, влекущим. Как у дикой кошки. И мне отчаянно хочется коснуться дивного создания, хоть я и знаю, что нам обоим это будет стоить дорого.
В тот вечер он лежал в Его руках - серебристый водопад на теле могучей гранитной горы. В растрепанными волосами, разнеженный и утомленный страстью. С тяжелыми браслетами на тонких щиколотках и запястьях, в шелках и серебре. Мерцающий, томительный. С особым взглядом - рыси.. Мне так хотелось бы поглазеть еще немного, но Он велел идти.
На самом деле, для меня не было ничего особенного в мужской любви. Я не раз и не два становился свидетелем таких забав, несмотря на свои годы. Но меня неодолимо тянуло посмотреть, как это происходит у Него и его северного любовника.
Под любым предлогом я пытался хоть краем глаза подсмотреть тот дивный танец.
А ведь они и правда танцевали. Юноша буквально пел в Его руках. Как вода, исходя рябью, перетекая, волнуясь, обволакивая, поглощая. Тихий и немного отстраненный, на шкурах он становился чересчур живой. Он закипал и возгорался, хотя мне вдалбливали в голову, что лед гореть не может.
Он отдавался Ему весь. До последней клетки тела. Казалось, просто тая в стальных объятьях отца, он ласкал его дыханьем пор бесцветной кожи. Он жил его теплом, и всю эту жизнь отдавал Ему.
Я никогда, ничем не выдавал себя. Но он неизменно и безошибочно находил меня. Как бы ему не было хорошо, как бы он не жмурился, изламывая спину, как не бился бы и царапал шкуры, он всегда раскрывал свои дикие глаза и прибивал меня прямым кошачьим взглядом. Немигающим, безумным. Ровно до того, как истома закатывала его глаза и закрывала, забирая в мир, где есть его единственный мужчина.
А еще он всегда шептал Ему. Я не слышал что, но в эти мгновения лихорадочный румянец разгорался ярче. Он явно заводился. Нравилось это и Ему. Однако, что бы юноша не нашептывал ему, сгорая от любви и жара тела, он никогда не льстил и никогда не лгал. Всегда был искренен, прекрасный бес, укравший не одно мужское сердце. И доходил до края, просто шепча Ему на ухо.
В иные дни я мог бы спутать его с девушкой. Так он был хрупок, нежен, ласков. Его походка была легче ветерка, движения плавны, а голос мягок. Черты его лица были тонки и гармоничны. И если бы не видел его голым, с достоинством, приличным молодому воину, я бы ожидал появления в селении дитя луны. Не одного.
Но, все же, он был юношей. Чересчур изнеженным и тонким, не способным к бою в рукопашную и на мечах, предпочитающим игрушки схватке и.. Ни на шаг не отходящим от Него.
Знай я, что именно эта связь будет стоить того страшного оброка..
Однажды Он не вернулся из похода. Меня не взяли, слишком мал. А юноша уговорил себе местечко в лагере, обещая защищать. Он не вернулся, а 'горностай', как его называли в племени, исчез. И сколько б не искали, ни следа от удивительного существа с белым ликом и угольно-черным сердцем не нашли. Впрочем, северяне после поплатились за свою ошибку. Но это уже другой рассказ.
Автор: Stripped soul aka Jk
Фэндом: ориджинад
Пэйринг: POW Альсар, фоновый Альхаэр/Эльвминавьель
Жанр: слэш, драма
Рейтнг: R
Размещение: вместе с шапкой.
От автора: красота в глазах смотрящего
Я вырос в Диких степях, воспитанный по здешним законам и обычаям, и только понаслышке зная о традициях других народов.
Любовь и секс у нас сходятся и расходятся, как шнурки на колчане. Но ни то, ни другое не считается постыдным и не прячется. Так, победитель в рукопашной может взять проигравшего прямо на плацу в пыли. Однако Он всегда уводит своего любовника в шатер и задергивает полог.
Когда я его увидел в первый раз, то едва ли не забыл, зачем пришел. Белый, как подпушка на заячьем хвосте. Белый и стройный, как новый месяц. Белый,тонкий и хрупкий, как ломкий стебелек ковыля на ветру с гривой вьющихся волос цвета луны. И удивительными прозрачными глазами. Их выражения меняются, как форма облаков и их отражение в воде. Но на меня он смотрит взглядом рыси: зрачки сужены до точки, взгляд кажется пустым, целенаправленным, острым, влекущим. Как у дикой кошки. И мне отчаянно хочется коснуться дивного создания, хоть я и знаю, что нам обоим это будет стоить дорого.
В тот вечер он лежал в Его руках - серебристый водопад на теле могучей гранитной горы. В растрепанными волосами, разнеженный и утомленный страстью. С тяжелыми браслетами на тонких щиколотках и запястьях, в шелках и серебре. Мерцающий, томительный. С особым взглядом - рыси.. Мне так хотелось бы поглазеть еще немного, но Он велел идти.
На самом деле, для меня не было ничего особенного в мужской любви. Я не раз и не два становился свидетелем таких забав, несмотря на свои годы. Но меня неодолимо тянуло посмотреть, как это происходит у Него и его северного любовника.
Под любым предлогом я пытался хоть краем глаза подсмотреть тот дивный танец.
А ведь они и правда танцевали. Юноша буквально пел в Его руках. Как вода, исходя рябью, перетекая, волнуясь, обволакивая, поглощая. Тихий и немного отстраненный, на шкурах он становился чересчур живой. Он закипал и возгорался, хотя мне вдалбливали в голову, что лед гореть не может.
Он отдавался Ему весь. До последней клетки тела. Казалось, просто тая в стальных объятьях отца, он ласкал его дыханьем пор бесцветной кожи. Он жил его теплом, и всю эту жизнь отдавал Ему.
Я никогда, ничем не выдавал себя. Но он неизменно и безошибочно находил меня. Как бы ему не было хорошо, как бы он не жмурился, изламывая спину, как не бился бы и царапал шкуры, он всегда раскрывал свои дикие глаза и прибивал меня прямым кошачьим взглядом. Немигающим, безумным. Ровно до того, как истома закатывала его глаза и закрывала, забирая в мир, где есть его единственный мужчина.
А еще он всегда шептал Ему. Я не слышал что, но в эти мгновения лихорадочный румянец разгорался ярче. Он явно заводился. Нравилось это и Ему. Однако, что бы юноша не нашептывал ему, сгорая от любви и жара тела, он никогда не льстил и никогда не лгал. Всегда был искренен, прекрасный бес, укравший не одно мужское сердце. И доходил до края, просто шепча Ему на ухо.
В иные дни я мог бы спутать его с девушкой. Так он был хрупок, нежен, ласков. Его походка была легче ветерка, движения плавны, а голос мягок. Черты его лица были тонки и гармоничны. И если бы не видел его голым, с достоинством, приличным молодому воину, я бы ожидал появления в селении дитя луны. Не одного.
Но, все же, он был юношей. Чересчур изнеженным и тонким, не способным к бою в рукопашную и на мечах, предпочитающим игрушки схватке и.. Ни на шаг не отходящим от Него.
Знай я, что именно эта связь будет стоить того страшного оброка..
Однажды Он не вернулся из похода. Меня не взяли, слишком мал. А юноша уговорил себе местечко в лагере, обещая защищать. Он не вернулся, а 'горностай', как его называли в племени, исчез. И сколько б не искали, ни следа от удивительного существа с белым ликом и угольно-черным сердцем не нашли. Впрочем, северяне после поплатились за свою ошибку. Но это уже другой рассказ.
суббота, 16 ноября 2013
18:46
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Название:Memento mori
Автор: Stripped soul aka Jk
Фэндом: FRPG Underworld (читай, ориджинал)
Пэйринг: Марсель/Анри., POW Марсель
Жанр: слеш, агнст
Рейтнг: R
Размещение: вместе с шапкой.
От автора: памяти наших отношений посвящается..
***
- Ты ничерта, ничерта не понимаешь! – Анри одним движением рук роняет на пол огромный стеллаж с книгами. Он дрожит всем телом, будто в лихорадке, его бледные щеки горят, а в голубую сень глаз начинают закрадываться багровые тени подступающего безумия. Плохо. Очень плохо.
- Я не такой как ты! И никогда не был!!
- Был однажды, - его яростный тон разбивается о лед моего голоса.
Пока он мечется по комнате, выплескивая свою злость на всем, что попадется под руку, я спокойно сижу в кресле, бесстрастно наблюдая чинимые им разрушения. Слишком тяжело помнить, слишком больно вспоминать. Потому мы всегда стараемся не затрагивать эту тему. Вернее, не затрагивали ее никогда. Однако сейчас, когда нервы на пределе, а разговор перешел в такое русло..
- Давным-давно, возможно! – в голосе брата звенят истерические нотки.
И мне ничего не остается, как залепить ему звонкую пощечину, от которой хрупкое тело Анри разлетается ворохом ярко-алых конфетти..
Марсель рывком сел на кровати, судорожно глотая спертый воздух.
Пора бы комнату проветрить..
За темным окном мутным потоком смога и заревом неона плывет ночь. Слишком тихая на его вкус. И уже далеко не первая. Там, за льдинками стекла, кипит жизнь. Люди, да и нелюди тоже, что-то делают, куда-то спешат, болтают, пьют, занимаются сексом в какой-нибудь подворотне или телефонной будке.. Их жизнь идет, пусть для кого-то она наверняка вот-вот оборвется. Это не важно, главное, что сейчас они все..
Тихий вздох. Они все там. А он – тут. И нет ни замков, ни цепей: вот он, шкаф, ключи, верный Глок и кожаный плащ. А он – все равно тут. Словно верный пес, упрямо ждущий своего хозяина, зная, что тот больше никогда не вернется. Надо же..
Дожили. А еще этот сон..
Давненько ты не снился, старый друг, - он мягко улыбается своему отражению, пряча в улыбке горячие капли горьких предательских слез. - Вот почти год, как..
Тихо. Уже почти год как тишина стала его новой соседкой в уютной квартирке в мансарде старинного дома – пришла беззвучно, как кошка на мягчайших лапах, села рядом за стол. Он поднял голову, а она лишь развела руками – что, не ждали? А чего ждать-то?.. Почти год, как зажила глубокая рана. И.. все еще болит. И можно бы еще пожить: есть еще силы, юность, ясные глаза, чистые помыслы, желание.. Но сердце не слушается. Работа, выпивка, секс, - все не то. Не идет и все. Поначалу, конечно, помогало…
- Я больше так не могу! Ненавижу эти чертовы таблетки! – лицо Анри мокрое от слез. Он бледнее обычного, настолько, что это пугает, а его тонкие пальчики беспомощно царапают мою спину. Его мутит от этих заменителей. Уже неделю как мы тайно обходимся без таблеток. Теперь же он зол, расстроен и напуган. А оттого – склонен к чересчур опрометчивым поступкам. Не впервой. Те, кто знают нас более-менее близко, прекрасно знают, что Анн живет одними эмоциями, в то время как я.. Впрочем, не важно. Просто он боится не за себя. Пусть мы разные, - теперь даже в смысле физиологии, - мы не можем обходиться друг без друга.
Он милый, мой маленький брат. И хотя Анн старше по факту, для меня он все равно навсегда останется любимым маленьким братцем, которого нужно беречь и опекать. Всегда. Жаль только это «всегда» оказалось не таким долгим, как я рассчитывал..
- Все будет хорошо, - тихо шепчу я, прижимая его к груди. – Пока мы вместе..
- Пусть нас ждут холода, огонь и вода., Мы живы надеждой одной., Что, если беда, то проще когда Ты рядом со мной, а я – рядом с тобой..
Он улыбается, мой любимый братишка. Словно короткий миг просветления в чаду бесконечных часов бреда, его тело наполняется почти живой силой. Я говорю «почти» потому, что живым ему больше никогда не быть. Даже если объективно существует. Но вот, время ушло, и он снова превращается в безвольную куклу, набитую бессильной яростью и глухой обидой на себя, не желая больше слушать мои уговоры и робкие слова поддержки. Я знаю, он безмолвно радуется лишь одному: за счет его смерти, я поправился и стал таким, кем являюсь сейчас. Ему страшны лишь солнечный свет, серебро и некрофилы. Но у меня еще есть силы верить в то, что мы найдем способ обходиться без крови и таблеток. У него – больше нет...
Снег возмущенно заскрипел под босыми ногами. Наступал XXI век, и крыша решила принарядиться, укутавшись в безупречно белое пуховое пралине. Россыпь труб и возвышений со слуховыми окошками чертила причудливые абстракции – черные, на фоне бледно-неонового неба. Увы, город жаден не только до новой крови. Он поглощает краски, забирая все себе, перерабатывая, выбрасывая на свалку. Даже снег не казался таким уж безупречно белым – единственным чистым пятном цвета была одинокая, трепещущая на пронзительном зимнем ветру простыня. Парламентерский флаг в окружении сажевых изломов труб. А внизу расстилалось море. Целое море пенного, рассыпчатого, девственного снега. Он покрывал все – деревья, дома, машины. Весь мир под его ногами был укутан белоснежным, безупречно гладким пуховым одеялом. Прямо как в сказке. Только вот его Прекрасный Принц заблудился в метели. Не той, которая бушевала час назад, - той, что поднялась в его сердце.
Марсель бесцельно ворошил снег голыми пальцами ног. Голова была пуста, а покалыванье обмерзающей кожи быстро прошло, оставив по себе блаженное онемение.
Наверное, так же чувствуют себя деревья, - подумал Марсель. – Сначала они пытаются совладать с холодами, но после просто отдаются в объятья зимнего забытья.
И я тоже стану деревом. Однажды мои листья опадут, кора загрубеет, а сок перестанет течь по прожилкам ствола. И тогда я в последний раз скажу миру, как я тебя люблю. Ведь тогда уже не будет смысла прятаться. А ты наверняка меня поймешь.. Ты всегда меня понимал. Наверное..
Он вздохнул, подставляя лицо редким снежинкам, похожим на крупные лепестки чудесного восточного дерева, которые опадают со скоростью 30 сантиметров в секунду.
- Анри..
Моя рука нежно обрисовывает овал его бледного лица. Кончики пережженных краской волос щекочут мои пальцы, и я ощущаю нечто вроде экстаза. Такого же, который бывает при минете, но более чувственного и утонченного. Он голоден. И взволнован. Я вижу это в голубых бликах его багровых глаз. Он зверь, нежить, искус. Но для меня он все равно остается хрупким мальчиком с пронзительно голубыми глазами, в которых нет места лжи и недомолвкам. Он умеет врать. Отчасти, даже почти живет этим. И пусть это ранит, я все равно отчаянно пытаюсь ему верить. Нет, не так. Я ему Верю.
Верю настолько, что подставляю шею под дрожащие лепестки сухих губ, буквально ощущая, как под ними прорезаются смертоносные клыки.
Говорят, что смерть – это не больно. Пусть это будет слишком похоже на плагиат, но книжные Близнецы вряд ли понимали, о чем они говорят. Смерть – это легко, смерть – это не больно, смерть – это вечная красота и любовник с тысячами языков.. если только эта смерть даруется вампиром. Я не раз видел отсутствующие лица жертв новых братьев и сестер моего дорогого Анри. Идеальные восковые маски, практически начисто лишенные характерных признаков трупного окоченения. Идеальные куклы, без внешних признаков причины смерти. И только их счастливая улыбка выдает убийцу с головой..
Я же улыбаюсь не потому что на меня нацелен сладостный зев магического силка вампирского Зова, - я просто наслаждаюсь моментом, когда могу чувствовать тело брата так близко. Он целует мне шею. Мягко, коротко. Осторожно царапая кончиками клыков, словно пробуя ее на прочность. Тело вздрагивает, а внизу живота растекается до безумия сладкое чувство слепого вожделения. Настолько ослепительное, что ради еще одного прикосновения ты почти готов расстаться с жизнью. Я чувствую себя дураком, очарованным дураком, когда мои губы сами собой расплываются в довольной, искренне счастливой улыбке. Может, я и не часть клана, но мне не грозит Зов. А Анри ни за что не применит его ко мне. Однако все симптомы налицо и мне становиться неловко от чувства фальшивой беспомощности перед собственными. Я знаю, что почую запах крови секундой позже, нежели его уловит мой волшебно-чуткий Анри. Но вызывающе и даже упрямо заставляю его коснуться царапин губами. Я едва не кончаю, срываясь в бесстыже прекрасную бездну отнятого силой поцелуя, как один взмах ресниц за миг обращает мой карточный домик фантазий в ничто. Его глаза полны неподдельного ужаса, а губы алые, как кровь. Я знаю, слово «как» неуместно для передачи реального факта, однако.. однако я просто не знаю, как передать это более точно. Тонкий ручеек щекочет мне шею, и я не сомневаюсь, что он такой же багровый и соленый, как помада на губах Анри. Но он напуган, мой мальчик. И, прежде чем я успеваю сделать вдох, он срывается с места и исчезает во тьме разбитого напрочь окна.
С тех пор он больше не видел никого, хотя бы отдаленно похожего на свою мечту. Он молчал, неподвижно глядя в снежащую ночь. И только лишь облачко пара, вырвавшееся изо рта, стало свидетелем непонятных слов:
- Ты не понял, Анри. Я ЛЮБЛЮ тебя.
Автор: Stripped soul aka Jk
Фэндом: FRPG Underworld (читай, ориджинал)
Пэйринг: Марсель/Анри., POW Марсель
Жанр: слеш, агнст
Рейтнг: R
Размещение: вместе с шапкой.
От автора: памяти наших отношений посвящается..
***
- Ты ничерта, ничерта не понимаешь! – Анри одним движением рук роняет на пол огромный стеллаж с книгами. Он дрожит всем телом, будто в лихорадке, его бледные щеки горят, а в голубую сень глаз начинают закрадываться багровые тени подступающего безумия. Плохо. Очень плохо.
- Я не такой как ты! И никогда не был!!
- Был однажды, - его яростный тон разбивается о лед моего голоса.
Пока он мечется по комнате, выплескивая свою злость на всем, что попадется под руку, я спокойно сижу в кресле, бесстрастно наблюдая чинимые им разрушения. Слишком тяжело помнить, слишком больно вспоминать. Потому мы всегда стараемся не затрагивать эту тему. Вернее, не затрагивали ее никогда. Однако сейчас, когда нервы на пределе, а разговор перешел в такое русло..
- Давным-давно, возможно! – в голосе брата звенят истерические нотки.
И мне ничего не остается, как залепить ему звонкую пощечину, от которой хрупкое тело Анри разлетается ворохом ярко-алых конфетти..
Марсель рывком сел на кровати, судорожно глотая спертый воздух.
Пора бы комнату проветрить..
За темным окном мутным потоком смога и заревом неона плывет ночь. Слишком тихая на его вкус. И уже далеко не первая. Там, за льдинками стекла, кипит жизнь. Люди, да и нелюди тоже, что-то делают, куда-то спешат, болтают, пьют, занимаются сексом в какой-нибудь подворотне или телефонной будке.. Их жизнь идет, пусть для кого-то она наверняка вот-вот оборвется. Это не важно, главное, что сейчас они все..
Тихий вздох. Они все там. А он – тут. И нет ни замков, ни цепей: вот он, шкаф, ключи, верный Глок и кожаный плащ. А он – все равно тут. Словно верный пес, упрямо ждущий своего хозяина, зная, что тот больше никогда не вернется. Надо же..
Дожили. А еще этот сон..
Давненько ты не снился, старый друг, - он мягко улыбается своему отражению, пряча в улыбке горячие капли горьких предательских слез. - Вот почти год, как..
Тихо. Уже почти год как тишина стала его новой соседкой в уютной квартирке в мансарде старинного дома – пришла беззвучно, как кошка на мягчайших лапах, села рядом за стол. Он поднял голову, а она лишь развела руками – что, не ждали? А чего ждать-то?.. Почти год, как зажила глубокая рана. И.. все еще болит. И можно бы еще пожить: есть еще силы, юность, ясные глаза, чистые помыслы, желание.. Но сердце не слушается. Работа, выпивка, секс, - все не то. Не идет и все. Поначалу, конечно, помогало…
- Я больше так не могу! Ненавижу эти чертовы таблетки! – лицо Анри мокрое от слез. Он бледнее обычного, настолько, что это пугает, а его тонкие пальчики беспомощно царапают мою спину. Его мутит от этих заменителей. Уже неделю как мы тайно обходимся без таблеток. Теперь же он зол, расстроен и напуган. А оттого – склонен к чересчур опрометчивым поступкам. Не впервой. Те, кто знают нас более-менее близко, прекрасно знают, что Анн живет одними эмоциями, в то время как я.. Впрочем, не важно. Просто он боится не за себя. Пусть мы разные, - теперь даже в смысле физиологии, - мы не можем обходиться друг без друга.
Он милый, мой маленький брат. И хотя Анн старше по факту, для меня он все равно навсегда останется любимым маленьким братцем, которого нужно беречь и опекать. Всегда. Жаль только это «всегда» оказалось не таким долгим, как я рассчитывал..
- Все будет хорошо, - тихо шепчу я, прижимая его к груди. – Пока мы вместе..
- Пусть нас ждут холода, огонь и вода., Мы живы надеждой одной., Что, если беда, то проще когда Ты рядом со мной, а я – рядом с тобой..
Он улыбается, мой любимый братишка. Словно короткий миг просветления в чаду бесконечных часов бреда, его тело наполняется почти живой силой. Я говорю «почти» потому, что живым ему больше никогда не быть. Даже если объективно существует. Но вот, время ушло, и он снова превращается в безвольную куклу, набитую бессильной яростью и глухой обидой на себя, не желая больше слушать мои уговоры и робкие слова поддержки. Я знаю, он безмолвно радуется лишь одному: за счет его смерти, я поправился и стал таким, кем являюсь сейчас. Ему страшны лишь солнечный свет, серебро и некрофилы. Но у меня еще есть силы верить в то, что мы найдем способ обходиться без крови и таблеток. У него – больше нет...
Снег возмущенно заскрипел под босыми ногами. Наступал XXI век, и крыша решила принарядиться, укутавшись в безупречно белое пуховое пралине. Россыпь труб и возвышений со слуховыми окошками чертила причудливые абстракции – черные, на фоне бледно-неонового неба. Увы, город жаден не только до новой крови. Он поглощает краски, забирая все себе, перерабатывая, выбрасывая на свалку. Даже снег не казался таким уж безупречно белым – единственным чистым пятном цвета была одинокая, трепещущая на пронзительном зимнем ветру простыня. Парламентерский флаг в окружении сажевых изломов труб. А внизу расстилалось море. Целое море пенного, рассыпчатого, девственного снега. Он покрывал все – деревья, дома, машины. Весь мир под его ногами был укутан белоснежным, безупречно гладким пуховым одеялом. Прямо как в сказке. Только вот его Прекрасный Принц заблудился в метели. Не той, которая бушевала час назад, - той, что поднялась в его сердце.
Марсель бесцельно ворошил снег голыми пальцами ног. Голова была пуста, а покалыванье обмерзающей кожи быстро прошло, оставив по себе блаженное онемение.
Наверное, так же чувствуют себя деревья, - подумал Марсель. – Сначала они пытаются совладать с холодами, но после просто отдаются в объятья зимнего забытья.
И я тоже стану деревом. Однажды мои листья опадут, кора загрубеет, а сок перестанет течь по прожилкам ствола. И тогда я в последний раз скажу миру, как я тебя люблю. Ведь тогда уже не будет смысла прятаться. А ты наверняка меня поймешь.. Ты всегда меня понимал. Наверное..
Он вздохнул, подставляя лицо редким снежинкам, похожим на крупные лепестки чудесного восточного дерева, которые опадают со скоростью 30 сантиметров в секунду.
- Анри..
Моя рука нежно обрисовывает овал его бледного лица. Кончики пережженных краской волос щекочут мои пальцы, и я ощущаю нечто вроде экстаза. Такого же, который бывает при минете, но более чувственного и утонченного. Он голоден. И взволнован. Я вижу это в голубых бликах его багровых глаз. Он зверь, нежить, искус. Но для меня он все равно остается хрупким мальчиком с пронзительно голубыми глазами, в которых нет места лжи и недомолвкам. Он умеет врать. Отчасти, даже почти живет этим. И пусть это ранит, я все равно отчаянно пытаюсь ему верить. Нет, не так. Я ему Верю.
Верю настолько, что подставляю шею под дрожащие лепестки сухих губ, буквально ощущая, как под ними прорезаются смертоносные клыки.
Говорят, что смерть – это не больно. Пусть это будет слишком похоже на плагиат, но книжные Близнецы вряд ли понимали, о чем они говорят. Смерть – это легко, смерть – это не больно, смерть – это вечная красота и любовник с тысячами языков.. если только эта смерть даруется вампиром. Я не раз видел отсутствующие лица жертв новых братьев и сестер моего дорогого Анри. Идеальные восковые маски, практически начисто лишенные характерных признаков трупного окоченения. Идеальные куклы, без внешних признаков причины смерти. И только их счастливая улыбка выдает убийцу с головой..
Я же улыбаюсь не потому что на меня нацелен сладостный зев магического силка вампирского Зова, - я просто наслаждаюсь моментом, когда могу чувствовать тело брата так близко. Он целует мне шею. Мягко, коротко. Осторожно царапая кончиками клыков, словно пробуя ее на прочность. Тело вздрагивает, а внизу живота растекается до безумия сладкое чувство слепого вожделения. Настолько ослепительное, что ради еще одного прикосновения ты почти готов расстаться с жизнью. Я чувствую себя дураком, очарованным дураком, когда мои губы сами собой расплываются в довольной, искренне счастливой улыбке. Может, я и не часть клана, но мне не грозит Зов. А Анри ни за что не применит его ко мне. Однако все симптомы налицо и мне становиться неловко от чувства фальшивой беспомощности перед собственными. Я знаю, что почую запах крови секундой позже, нежели его уловит мой волшебно-чуткий Анри. Но вызывающе и даже упрямо заставляю его коснуться царапин губами. Я едва не кончаю, срываясь в бесстыже прекрасную бездну отнятого силой поцелуя, как один взмах ресниц за миг обращает мой карточный домик фантазий в ничто. Его глаза полны неподдельного ужаса, а губы алые, как кровь. Я знаю, слово «как» неуместно для передачи реального факта, однако.. однако я просто не знаю, как передать это более точно. Тонкий ручеек щекочет мне шею, и я не сомневаюсь, что он такой же багровый и соленый, как помада на губах Анри. Но он напуган, мой мальчик. И, прежде чем я успеваю сделать вдох, он срывается с места и исчезает во тьме разбитого напрочь окна.
С тех пор он больше не видел никого, хотя бы отдаленно похожего на свою мечту. Он молчал, неподвижно глядя в снежащую ночь. И только лишь облачко пара, вырвавшееся изо рта, стало свидетелем непонятных слов:
- Ты не понял, Анри. Я ЛЮБЛЮ тебя.
Ноябрь-Декабрь, 2009
среда, 06 ноября 2013
Название: <3 is..?
Автор: Stripped Soul aka JK
Фэндом: Death note
Пейринг: Matt/Near, фоновый Matt/Mello
Рейтинг: R
Дисклеймер: на творческую собственность Обы и Обаты ни под каким видом не претендую
Жанр: POV, Ангст, Romance
Размещение: где хотите, с шапкой.
Люблю ли я тебя?..
Нэйт, мой сладкий малыш. Когда меня спросили об этом, я растерялся.
Я не буду гадать робкого ли я десятка. Лучше себя – не похвалишь. Но и оценка будет субъективная. И кому она нужна?.. Просто я точно знаю, что растерялся, если бы меня спросили об этом. Свои, чужие – не важно. Но когда об этом спрашивает он…
Страшно. Я не могу передать словами, как страшно становиться, когда слышишь этот безразличный, пропитанный ядом ревности тон. Кого и к кому ты ревнуешь, Мэлло? Всю жизнь он был твоим врагом, твоей игрушкой, твоим… возлюбленным? Этот маленький комочек воздушной сладкой, как сама чистота, ваты, чьи пазлы ты демонстрировал мне, как трофеи, и чьи игрушки ты с упоением ломал. Я ни для кого не открою Америку, если скажу, что ты жестокий. Вернее, даже не ты. Твоя любовь. Мне кажется, ты любишь меня. Я знаю, ты любил его. Любил же?.. Даже будучи маленьким мальчиком, ты твердой рукой поставил нам клейма. Собачка и игрушка. Раз и навсегда. И тем не менее… Ты грелся в моих объятьях. Ты растапливал его лед. Если это было, то я догадывался об этом. Если не было – то просто нафантазировал. И, как бы ни было, был послушным, преданным псом, идущим только у ног тебя - хозяина. И никак иначе. Не думай, я не врал тебе, говоря, что я интроверт. Ты видел это и сам, ведь так? Тебе иногда нужен был он. А мне – никто кроме тебя. И ты это знаешь. Так же, как и то, что я не общался с другими не ради тебя. А потому что мне они были чужды. Одни просто безразличны, а другие – пугали. Одни – все, а другие – один. Ведь заблудившуюся во мраке твоей любви душу ничто не может испугать больше, чем чистота.
Я знаю, маленький. Мы выросли. Я остался с хозяином. А ты – сам по себе. Мы стали почти взрослыми. А для меня ты – все равно нежный малыш. До новой встречи мы прошли разные пути. Я стал более свободным. Более своим. Он – более решительным и дерзким. А ты… Есть ли разница?.. Ты такой, как ты есть. А я – развязный любитель построить глазки и немного поразвлечься с новыми подружками. Я знаю, он был с тобой. Он знает, - я был с ними. А еще я захожу к тебе в гости. В твой стылый штаб в зеркальной многоэтажки.
Не знаю, может, я украл твой первый поцелуй. А если нет, - то, пожалуй, и не расстроюсь. Мы говорим. Всегда говорим. Говорим, говорим, говорим. И молча не понимаем, где мы были все это время. Всю эту долгую зиму искусственного игнора. Мы говорим, как старые друзья, которые никогда не бывали друг от друга дальше, чем на шаг. Как те, кто знает друг друга целую вечность. Кто чувствует мысли на губах другого, едва лишь касаясь их мягким взглядом.
Может быть, что мы – две половинки?
Иногда мы позволяем друг другу милые ласки и теплые слова. Я стучу по тач-паду серой буки, сжимая губами очередную неприкуренную сигарету. А ты обнимаешь меня за плечи, умостив светлую головку на моем плече. Наверное, наблюдая за моей работой. Или просто думая ни о чем. Ты играешься самолетиком, свесив ножку с высокого дивана. А я, свернувшись клубочком, лежу на нем, нежа щеку в белой мягкости твоих неизменных штанишек. Думая ни о чем. Я целую тебя в щеку. И ты краснеешь. Ты робко шепчешь мое имя. А я, как дурак, колупаю взглядом дырку в полу.
Может быть, я люблю тебя?
Однажды ты сказал, что трагедия, разыгравшаяся в далеком городе ангелов, сильно изменила его. «А ведь Мэлло сильно изменился после смерти Соичиро, - сказал ты, серьезно глядя мне в глаза. Разливая серую грусть. – Не только шрамом. Душу обжег…». Я не нашелся, что ответить. Я до сих пор виню себя в его боли. Что не нашел, не успел, не сберег. Как будто мог что-то изменить, окажись я в Америке, а не в Гонконге..
Ты, наверное, не знаешь, малыш, какие темные были ночи. Те, в которых его мучили кошмары. В которых он задыхался от не существующей гари. В которых я получал новые предпосылки для боли в челюсти, когда пытался коснуться этой, опаленной огнем и отчаяньем, кожи. Он ненавидел меня. А я любил его новый вид. Он кричал. А я спокойно сидел, упрямо оставаясь при своем. Но и это не важно.
Ты сказал «обжег душу».
А ты?.. Какие мечтания, сны и страсти прячешь в своей душе ты?
Мы позволяем себе быть нежными друг с другом. Слова, объятья, взгляды, поцелуи, ласки.. Такие свежие и невинные. Невесомые, как западный ветер. Но иногда так хочется перейти эту волшебную черту. Ступить за грань – в омут твоей белизны. Еще чуть-чуть. Но я снова пугаюсь. Нежный мальчик. Как бы не горело внутри, я никогда не смогу обидеть тебя. Может, я слабак? Но не могу, не могу, не могу.. Даже в мыслях не могу позволить себе коснуться тебя иначе, как хрупкое создание света. А вдруг он померкнет? Этот свет? Нет, не хочу. Я слишком его люблю. Его. Твою чистоту. Нежность. Нетронутость..
Люблю…
Быть может, я люблю тебя?..
Автор: Stripped Soul aka JK
Фэндом: Death note
Пейринг: Matt/Near, фоновый Matt/Mello
Рейтинг: R
Дисклеймер: на творческую собственность Обы и Обаты ни под каким видом не претендую
Жанр: POV, Ангст, Romance
Размещение: где хотите, с шапкой.
Люблю ли я тебя?..
Нэйт, мой сладкий малыш. Когда меня спросили об этом, я растерялся.
Я не буду гадать робкого ли я десятка. Лучше себя – не похвалишь. Но и оценка будет субъективная. И кому она нужна?.. Просто я точно знаю, что растерялся, если бы меня спросили об этом. Свои, чужие – не важно. Но когда об этом спрашивает он…
Страшно. Я не могу передать словами, как страшно становиться, когда слышишь этот безразличный, пропитанный ядом ревности тон. Кого и к кому ты ревнуешь, Мэлло? Всю жизнь он был твоим врагом, твоей игрушкой, твоим… возлюбленным? Этот маленький комочек воздушной сладкой, как сама чистота, ваты, чьи пазлы ты демонстрировал мне, как трофеи, и чьи игрушки ты с упоением ломал. Я ни для кого не открою Америку, если скажу, что ты жестокий. Вернее, даже не ты. Твоя любовь. Мне кажется, ты любишь меня. Я знаю, ты любил его. Любил же?.. Даже будучи маленьким мальчиком, ты твердой рукой поставил нам клейма. Собачка и игрушка. Раз и навсегда. И тем не менее… Ты грелся в моих объятьях. Ты растапливал его лед. Если это было, то я догадывался об этом. Если не было – то просто нафантазировал. И, как бы ни было, был послушным, преданным псом, идущим только у ног тебя - хозяина. И никак иначе. Не думай, я не врал тебе, говоря, что я интроверт. Ты видел это и сам, ведь так? Тебе иногда нужен был он. А мне – никто кроме тебя. И ты это знаешь. Так же, как и то, что я не общался с другими не ради тебя. А потому что мне они были чужды. Одни просто безразличны, а другие – пугали. Одни – все, а другие – один. Ведь заблудившуюся во мраке твоей любви душу ничто не может испугать больше, чем чистота.
Я знаю, маленький. Мы выросли. Я остался с хозяином. А ты – сам по себе. Мы стали почти взрослыми. А для меня ты – все равно нежный малыш. До новой встречи мы прошли разные пути. Я стал более свободным. Более своим. Он – более решительным и дерзким. А ты… Есть ли разница?.. Ты такой, как ты есть. А я – развязный любитель построить глазки и немного поразвлечься с новыми подружками. Я знаю, он был с тобой. Он знает, - я был с ними. А еще я захожу к тебе в гости. В твой стылый штаб в зеркальной многоэтажки.
Не знаю, может, я украл твой первый поцелуй. А если нет, - то, пожалуй, и не расстроюсь. Мы говорим. Всегда говорим. Говорим, говорим, говорим. И молча не понимаем, где мы были все это время. Всю эту долгую зиму искусственного игнора. Мы говорим, как старые друзья, которые никогда не бывали друг от друга дальше, чем на шаг. Как те, кто знает друг друга целую вечность. Кто чувствует мысли на губах другого, едва лишь касаясь их мягким взглядом.
Может быть, что мы – две половинки?
Иногда мы позволяем друг другу милые ласки и теплые слова. Я стучу по тач-паду серой буки, сжимая губами очередную неприкуренную сигарету. А ты обнимаешь меня за плечи, умостив светлую головку на моем плече. Наверное, наблюдая за моей работой. Или просто думая ни о чем. Ты играешься самолетиком, свесив ножку с высокого дивана. А я, свернувшись клубочком, лежу на нем, нежа щеку в белой мягкости твоих неизменных штанишек. Думая ни о чем. Я целую тебя в щеку. И ты краснеешь. Ты робко шепчешь мое имя. А я, как дурак, колупаю взглядом дырку в полу.
Может быть, я люблю тебя?
Однажды ты сказал, что трагедия, разыгравшаяся в далеком городе ангелов, сильно изменила его. «А ведь Мэлло сильно изменился после смерти Соичиро, - сказал ты, серьезно глядя мне в глаза. Разливая серую грусть. – Не только шрамом. Душу обжег…». Я не нашелся, что ответить. Я до сих пор виню себя в его боли. Что не нашел, не успел, не сберег. Как будто мог что-то изменить, окажись я в Америке, а не в Гонконге..
Ты, наверное, не знаешь, малыш, какие темные были ночи. Те, в которых его мучили кошмары. В которых он задыхался от не существующей гари. В которых я получал новые предпосылки для боли в челюсти, когда пытался коснуться этой, опаленной огнем и отчаяньем, кожи. Он ненавидел меня. А я любил его новый вид. Он кричал. А я спокойно сидел, упрямо оставаясь при своем. Но и это не важно.
Ты сказал «обжег душу».
А ты?.. Какие мечтания, сны и страсти прячешь в своей душе ты?
Мы позволяем себе быть нежными друг с другом. Слова, объятья, взгляды, поцелуи, ласки.. Такие свежие и невинные. Невесомые, как западный ветер. Но иногда так хочется перейти эту волшебную черту. Ступить за грань – в омут твоей белизны. Еще чуть-чуть. Но я снова пугаюсь. Нежный мальчик. Как бы не горело внутри, я никогда не смогу обидеть тебя. Может, я слабак? Но не могу, не могу, не могу.. Даже в мыслях не могу позволить себе коснуться тебя иначе, как хрупкое создание света. А вдруг он померкнет? Этот свет? Нет, не хочу. Я слишком его люблю. Его. Твою чистоту. Нежность. Нетронутость..
Люблю…
Быть может, я люблю тебя?..
воскресенье, 13 октября 2013
Название: Цветок и Нож
Автор: Stripped Soul aKa JK
Бета: Ворд и тройка по родному языку.
Фендом: Блич
Пейринг: Санта Тереза/Форникарас. Упоминается Ннойтора/Заэль.
Рейтинг: R.
Дисклеймер: Трава моя. Персонажи - Кубо.
Размещение: С шапкой - хоть на Марсе.
От автора: Специально для моего любимого Kain Lachance. С Днем рождения, лапочка) Извини, я не силен в жанре юри. Но я очень старался)
– Как думаешь, они таки подерутся? – Санта Тереза скалит острозубый рот, вторя забралу своего костяного шлема, скрывающего практически все лицо, и хищно облизывает губы. Высокая и худая, она очень напоминает своего хозяина. Как и он, ее тело дышит неисчерпаемой силой. Неконтролируемой, неукротимой и нерастраченной. Пульсирующей под бледно–серой кожей и находящей выход только в колких фразах и леденящем душу смехе. Все её тело сплетено из упругих сухожилий, однако это не лишает её какой–то извращенной женственности. Той, что присуща девушкам, чью красоту сравнивают не с цветком, а с лезвием ножа. На которую презрительно фыркают героини «идеального романа».
– Они такие глупые.. – Форникарас недовольно дует губки, глядя на два катающихся по полу тела. Нежная и изящная, она словно сошла со страниц эльфийских саг. Волосы цвета нежнейшего малинового суфле, собранные на затылке и уложенные в замысловатую прическу со свободно ниспадающими локонами, подчеркивали лилейность светлой кожи высокой шеи и глубину больших миндалевидных фиалковых глаз. Бабочка лениво теребит подол причудливого платья, белым облаком укрывающего её идеальное тело, но прекрасно подчеркивающее силуэт, и бросает неодобрительные взгляды на собеседницу. Распутнице не нравится её дикий взгляд, двумя голодными огоньками просвечивающий сквозь частокол зубов забрала шлема, и черная занавеска волос, спадающая из–под него на покрытые широкими наплечниками плечи. Её вызывающий доспех, костяные драги и пластины, скрывающие длинные ноги до колен. Её тонкие костлявые лапы с опасными когтями–бритвами, её ассиметричные рога.. Она вульгарна, она вызывающа, она.. опасна? Лаковая нега влажных, фальшиво кротких глаз еще раз перетекает по тонким, вытянутым бесконечными битвами и иссушенным вечной жаждой крови чертам тела визави.
– Что?! – Санта отвлекается от наблюдения за потасовкой двух Эспада, грозящей вот–вот превратится в очередной акт животной любви. Ей нравится созерцать насилие в любой его форме. Даже по обоюдному молчаливому согласию. И не нравятся лукавые искорки в глазах Форникарас. Точно такие же, как те, что подчас они с Ннойторой видят в глазах шаловливого младшего Гранца.
– Они такие глупые.. – мурлычет Распутница, по кошачьи протягиваясь к соглядатаю по не(?)–счастью через стол. Санта Тереза сильна. Также, как и ее хозяин. А еще – так же нечувствительна и толстокожа: бабочка досадливо фыркает, когда серокожая амазонка поднимается из кресла, начисто игнорируя ее ухищрения. Из хозяйского кресла, стоит отметить.
Форникарас нежно любит своего хозяина. Он – ее плоть и кровь, хрупкий оплот, через который они вместе получают то, ради чего и живут. А эти двое.. Ками, до чего же они похожи.. Безумные, кровожадные, похотливые богомолы. Одинаково костлявые и жестокие в постели..Распутница морщится, вспоминая последний раз: Квинта зажал её господина в углу, а после – методично полосовал хрупкое тело лезвием занпакто, слизывая кровь с кожи и металла своим отвратительным длинным языком. Пир закончился прямо на испачканной алым кровати. На перинах возлежала скалящаяся двойным лезвием Санта, а Гранц цеплялся за ее рога, разрывая белые руки до кости, и оскальзываясь коленями по идеально отполированным вороненым полумесяцам, в то время, как ненасытный Пятый брал его в привычном диком, убийственном темпе. Ненасытный.. Бабочку передергивает от яркости воспоминаний чувств и эмоций Восьмого Эспады и той мелкой экзальтической дрожи, что била ее каленное тело. Она поднимает глаза на богомола.
Санта её не замечает. Слишком занята. Она тихо стрекочет, созерцая момент, когда из яростной борьбы сплетение двух совершенно разных тел перерастает в не менее яростный секс. Разлетается одежда, шипения и ругательства переходят в иную, более мелодичную плоскость, нескладный тощий Квинта и идеальный фарфоровый Заэль… Они органичны. Единое целое, гармоничное сочетание не сочетаемых частей. Санта Тереза ликует.
А Форникарас опускает глаза. Ей, – нет, им обоим – знакомо это леденящее чувство плавления. Пусть их хозяева вовсе не похожи друг на друга и никому бы и в голову не пришло назвать их идеальной парой, они всегда идеально подходили друг другу. Как в плоскости желаний, так и в способах их удовлетворения.
– Отвратительно, – бормочет она, и Богомол делает одолжение, оборачиваясь к ней.
– Ты что–то сказала?
Санта Тереза скалится во все тридцать два. И это жутко. Извечное крупнозубое ликование Ннойторы – ничто по сравнению с диким оскалом его прямого продолжения. Но это и в половину не так плохо, как то, что они обе прекрасно знают: это всего лишь игра. Притвориться невнимательной так легко. А главное, одной из них придется уступить. Дурацкое неписанное правило двух рогатых сумасшедших: промолчал – значит проиграл.
– Это отвратительно, – медленно и упрямо повторяет Форникарас. Её огромные глаза смотрят точно в щели забрала. Вызывающе и горделиво. Ведь это тоже игра – в вассала и сюзерена. От перемены мест слагаемых, сумма, как известно…
Нет, не известно. И Бабочка снова досадливо морится. Металлический смех серокожей отдается во всем теле приятнейшим диссонансом, и тонкие пальчики сжимаются в кулачок: у тебя нет власти надо мной.
– Отвратительно? Отвратительно то, что твоей голове, милочка.
Какая же она омерзительная. Грубая и неотесанная. Незнающая о такой банальности, как личное пространство.. Властная, остро пахнущая потом и кровью, absolument irresistible , вот так прижимая свое острое колено между стройных длинных ног и тяжело дышащая на ухо. Заставляющая покраснеть.. Ведь это правда. Все, что она говорит, все, что она имеет в виду – правда. Чистейшей воды. Эта их глупая схожесть – её и её хозяина. Они слишком одинаковы и слишком хороши, чтоб о них можно было не думать, как об одном целом. Одном целом во всех смыслах. Ведь они оба об этом думают – она и её хозяин. Долгими, практически бесконечными часами, когда Квинта и его занпакто бродят среди серых барханов, два мотылька думают о том, как.. Как им здесь плохо? Как им здесь хорошо? Или как хорошо им двоим там?.. Как сплетаются их симметричные тела. Как Его рука ложится на женскую грудь.. О ком он думает в это время? О чем думают в это время они?.. Заэлю явно не нравятся эти фантазии. Но Форникарас знает, какими навязчивыми и неотступными спутниками ожидания они есть, и ничего не может поделать, когда понимает, что рука уже зажата между ног, и по пальцам струится…
Бабочка томно вздыхает и резко открывает глаза. Следующий вдох застряет где–то между легкими и яремной ямкой. Видеть воплощенную Санта Терезу – неслабое испытание прочности нервов. Но видеть её так близко после сладострастных мечтаний.. Форникарас неуютно ерзает в кресле. Острое колено Санты, пластина, защищающая коленную чашечку.. Это больно и.. нет, не прекрасно. Только потому, что от этого тянет внизу живота.
– О чем задумалась, хорошая? – тихо спрашивает Богомол, и Распутница вздрагивает. Когда хищник говорит с тобой таким низким, режуще–ласковым голосом, хочешь не хочешь, а по телу пробегает неприятный холодок.
Санта знает свое дело. У нее врожденное чутье. Она моментально замечает, когда жертва дает слабину, и тогда последней уже не спастись. Цепкие передние хватательные лапы с зазубренными краями – длинные тонкие когтистые пальцы рук. Бабочка чувствует, как мертвенно–холодная, обветренная кожа скользит по ее собственной, теплой и гладкой, создавая дразнящий контраст не только температур, но и цвета. Санта обнимает ее и целует за ухом. Медленно и лениво, будто растягивая удовольствие. Неторопливо и обстоятельно пожирая чувствительную кожу, покусывая алебастровый абрис и задевая длинным склизким языком мочку маленького ушка. Ее узкие ноздри превратились в щелки, с шумом втягивающие запах волос, лилий и жасмина, и улавливая соблазнительную нотку бергамота, предусмотрительно нанесенную между красивых грудей Форникарас. Такая маленькая, сладкая.. Санта глухо смеется, цепочкой поцелуев спускаясь к источнику влекущего тяжелого запаха.
– Какая хитрая, – скрежещет она, пробираясь рукой под воздушные покровы белоснежных юбок Бабочки, заставляя ту сдавленно выдохнуть и закусить губу.
– Ты никогда не признаешься в том, что тебе это по душе? – смеется амазонка, на удивление осторожно сжимая иглоподобными зубами бледно-розовый сосок.
Форникарас мнется. Ннойтора и деликатность – понятия не совместимые. Санта и деликатность – тем более. У Квинты сильные пальцы с огрубевшими, шершавыми подушечками. У его занпакто комплект дополняется черными, изогнутыми как ее лезвие, стальными когтями. Это недостойно. Это низко. Больно, в конце концов! Но Распутница тихонько стонет, запрокидывая свою очаровательную головку, досадуя лишь на то, что этот жест доставит немало радости острозубой, довольно стрекочущей сволочи. Их прикосновения всегда ранят. И дело даже не в ссадинах и синяках. Физическая боль и сладкое унижение сорной травой прорастают в самые глубины мертвого естества, укореняясь там, распускаясь тяжелыми соцветиями вожделения. Эти сияющие золотом цветы зла пьют незримый нектар, сок самой жизни розоволосого арранкара и его второго я. И еще – эссенцию их гордости. Ведь вместе с мучительной жаждой приходит четкое осознание того, что утолить ее можно только отдавшись на беспощадную милость двух улыбчивых демонов.
Серые пауки – длинные ладони Санта Терезы легко перебегают по бокам и спине Форникарас, сначала лаская, а потом – снимая ненавистные тряпки. Примитив. Доспехи Санты – скорее одолжение, нежели реальное желание носить что-то сродни одежды. Они больше открывают, нежели скрывают, тем самым начисто игнорируя свои будничные и защитные функции. Бесстыдница. Ей особо нечего выставлять напоказ. Разве что тяжелую пышную грудь и чересчур длинные, поджарые ноги. Но, впрочем, что же еще, если не это? И все же Распутница мучается каким-то неприятным, ноющим чувством, думая о том, как легкомысленно та развенчивает все свои тайны и подставляет тело безжалостному пустынному ветру. Бальзамом же на рану служит только то, что приличной леди не к лицу ходить в столь вульгарных лохмотьях. И попытка защититься этим вызывает у Богомола лишь новый взрыв хохота.
- Приличные леди не просят себя трахнуть каждую ночь по нескольку раз.
Вот сволочь.. И все же.. Бабочка изо всех сил впивается пальцами в подлокотник своего кресла, когда змеящийся язык двурогой щекочет сверхчувствительный бутончик её естества.
– Такая гладенькая, – мурлычет Богомол, ластясь к безволосому лобку щекой и клиньями шлема, а после - сжимая тонкими синюшными губами пульсирующий её бугорок.
С губ Форникарас срывается сдавленный стон, и длинные пушистые ресницы касаются внезапно зардевшихся щек. Как она может? Она – дикарка и живодер – произносить настолько банальные и плоские вещи так, что замирает черное сердце? Все её существо, привыкшее к разврату, и погрязшее в нем, словно в благоуханной ванне с лепестками роз?
Санта Тереза не спешит. Незачем. Ведь они оба чувствуют, что их хозяева еще далеко не нарезвились. А значит, впереди едва ли не вечность. Она лениво целует, гладит, вылизывает розовую беззащитную кожу, одетую лишь в полупрозрачный мерцающий эфир её пряно пахнущих желаний. Она касается пальцами, то удивительно искусно избегая прикосновений когтей, то, наоборот, жестоко царапая и лакая выступающую ярко-фуксиновую кровь. Она зверь. Она монстр. Она… Бабочка не в силах сдержать очередной стон. Слишком хорошо. Эта острозубая хищная тварь изучила её слишком хорошо. И так одного прикосновения бывает достаточно, чтоб из неприступной жрицы, давшей обет безбрачия, превратится в безумную, распутную менаду, готовую на все, лишь бы получить свою дозу боли и удовольствий. Это знает Распутница. Это знает Богомол. Кажется, кому-то из них двоих давно пора убить соперницу. Но до физической расправы дело не доходит не потому что они – лишь воплощение сущности своих неразумных, гипотетично живых хозяев-арранкар. Они умирают каждый раз, вот так сцепляясь телами, оставляя друг на друге яркие отметины царапин синяков и засосов, доходя до безумия и с радостью впадая в него, словно в прозрачное озеро в знойный летний день.
– Ты просто конфетка, – шепчет Богомол, проникая пальцами в запретную складочку лона розоволосой красавицы. Плотоядно улыбаясь и облизывая покрытые сладковатой пыльцой удовольствия Бабочки губы. – Моя маленькая сладкая сучка.
С ходящего ходором стола на пол летят колбы и пробирки. Заэль громко стонет, по привычке поправляя маску-очки, и смахивая на пол остатки стеклянных батарей. Ннойтора тяжело дышит, довольно щерясь и гортанно рыча от удовольствия. Но это все там. Рука Санты крепко держит бедро Форникарас. Крючковатые когти ласкают горячую, податливую, влажную плоть. Легче мотыльков, не терзая беззащитной ткани, а методично доводя Бабочку до дрожи. Сначала в коленях, а потом и во всем теле. Крупной и сильной, будто озноб. И, при этом, жаркой и удушающей, как долгие, грубые поцелуи, которыми время от времени одаривал ее острозубый рот Санта Терезы. Она кусает и целует красивую высокую грудь Форникарас. Она ласкает её так, будто читает все самые тайные и немыслимые желания. Вычислительная машина? Так называл их с Заэлем чертов остряк Квинта. С губ срывается крик, и Распутница стекает в глубокое кресло. Хотя, не совсем. Её затылок ложиться на полные груди Богомола, а хрупкий стан обнимают сильные руки.
– Тише, бабочка моя, – тихонько смеется Санта, перебирая шелковые, порядком растрепавшиеся розовые волосы. – Чуть позже повторим.
Форникарас нервно улыбается: а как же. И не замечает, как засыпает, думая лишь о том, как уютно находиться в лапах матерого хищника.
Автор: Stripped Soul aKa JK
Бета: Ворд и тройка по родному языку.
Фендом: Блич
Пейринг: Санта Тереза/Форникарас. Упоминается Ннойтора/Заэль.
Рейтинг: R.
Дисклеймер: Трава моя. Персонажи - Кубо.
Размещение: С шапкой - хоть на Марсе.
От автора: Специально для моего любимого Kain Lachance. С Днем рождения, лапочка) Извини, я не силен в жанре юри. Но я очень старался)
– Как думаешь, они таки подерутся? – Санта Тереза скалит острозубый рот, вторя забралу своего костяного шлема, скрывающего практически все лицо, и хищно облизывает губы. Высокая и худая, она очень напоминает своего хозяина. Как и он, ее тело дышит неисчерпаемой силой. Неконтролируемой, неукротимой и нерастраченной. Пульсирующей под бледно–серой кожей и находящей выход только в колких фразах и леденящем душу смехе. Все её тело сплетено из упругих сухожилий, однако это не лишает её какой–то извращенной женственности. Той, что присуща девушкам, чью красоту сравнивают не с цветком, а с лезвием ножа. На которую презрительно фыркают героини «идеального романа».
– Они такие глупые.. – Форникарас недовольно дует губки, глядя на два катающихся по полу тела. Нежная и изящная, она словно сошла со страниц эльфийских саг. Волосы цвета нежнейшего малинового суфле, собранные на затылке и уложенные в замысловатую прическу со свободно ниспадающими локонами, подчеркивали лилейность светлой кожи высокой шеи и глубину больших миндалевидных фиалковых глаз. Бабочка лениво теребит подол причудливого платья, белым облаком укрывающего её идеальное тело, но прекрасно подчеркивающее силуэт, и бросает неодобрительные взгляды на собеседницу. Распутнице не нравится её дикий взгляд, двумя голодными огоньками просвечивающий сквозь частокол зубов забрала шлема, и черная занавеска волос, спадающая из–под него на покрытые широкими наплечниками плечи. Её вызывающий доспех, костяные драги и пластины, скрывающие длинные ноги до колен. Её тонкие костлявые лапы с опасными когтями–бритвами, её ассиметричные рога.. Она вульгарна, она вызывающа, она.. опасна? Лаковая нега влажных, фальшиво кротких глаз еще раз перетекает по тонким, вытянутым бесконечными битвами и иссушенным вечной жаждой крови чертам тела визави.
– Что?! – Санта отвлекается от наблюдения за потасовкой двух Эспада, грозящей вот–вот превратится в очередной акт животной любви. Ей нравится созерцать насилие в любой его форме. Даже по обоюдному молчаливому согласию. И не нравятся лукавые искорки в глазах Форникарас. Точно такие же, как те, что подчас они с Ннойторой видят в глазах шаловливого младшего Гранца.
– Они такие глупые.. – мурлычет Распутница, по кошачьи протягиваясь к соглядатаю по не(?)–счастью через стол. Санта Тереза сильна. Также, как и ее хозяин. А еще – так же нечувствительна и толстокожа: бабочка досадливо фыркает, когда серокожая амазонка поднимается из кресла, начисто игнорируя ее ухищрения. Из хозяйского кресла, стоит отметить.
Форникарас нежно любит своего хозяина. Он – ее плоть и кровь, хрупкий оплот, через который они вместе получают то, ради чего и живут. А эти двое.. Ками, до чего же они похожи.. Безумные, кровожадные, похотливые богомолы. Одинаково костлявые и жестокие в постели..Распутница морщится, вспоминая последний раз: Квинта зажал её господина в углу, а после – методично полосовал хрупкое тело лезвием занпакто, слизывая кровь с кожи и металла своим отвратительным длинным языком. Пир закончился прямо на испачканной алым кровати. На перинах возлежала скалящаяся двойным лезвием Санта, а Гранц цеплялся за ее рога, разрывая белые руки до кости, и оскальзываясь коленями по идеально отполированным вороненым полумесяцам, в то время, как ненасытный Пятый брал его в привычном диком, убийственном темпе. Ненасытный.. Бабочку передергивает от яркости воспоминаний чувств и эмоций Восьмого Эспады и той мелкой экзальтической дрожи, что била ее каленное тело. Она поднимает глаза на богомола.
Санта её не замечает. Слишком занята. Она тихо стрекочет, созерцая момент, когда из яростной борьбы сплетение двух совершенно разных тел перерастает в не менее яростный секс. Разлетается одежда, шипения и ругательства переходят в иную, более мелодичную плоскость, нескладный тощий Квинта и идеальный фарфоровый Заэль… Они органичны. Единое целое, гармоничное сочетание не сочетаемых частей. Санта Тереза ликует.
А Форникарас опускает глаза. Ей, – нет, им обоим – знакомо это леденящее чувство плавления. Пусть их хозяева вовсе не похожи друг на друга и никому бы и в голову не пришло назвать их идеальной парой, они всегда идеально подходили друг другу. Как в плоскости желаний, так и в способах их удовлетворения.
– Отвратительно, – бормочет она, и Богомол делает одолжение, оборачиваясь к ней.
– Ты что–то сказала?
Санта Тереза скалится во все тридцать два. И это жутко. Извечное крупнозубое ликование Ннойторы – ничто по сравнению с диким оскалом его прямого продолжения. Но это и в половину не так плохо, как то, что они обе прекрасно знают: это всего лишь игра. Притвориться невнимательной так легко. А главное, одной из них придется уступить. Дурацкое неписанное правило двух рогатых сумасшедших: промолчал – значит проиграл.
– Это отвратительно, – медленно и упрямо повторяет Форникарас. Её огромные глаза смотрят точно в щели забрала. Вызывающе и горделиво. Ведь это тоже игра – в вассала и сюзерена. От перемены мест слагаемых, сумма, как известно…
Нет, не известно. И Бабочка снова досадливо морится. Металлический смех серокожей отдается во всем теле приятнейшим диссонансом, и тонкие пальчики сжимаются в кулачок: у тебя нет власти надо мной.
– Отвратительно? Отвратительно то, что твоей голове, милочка.
Какая же она омерзительная. Грубая и неотесанная. Незнающая о такой банальности, как личное пространство.. Властная, остро пахнущая потом и кровью, absolument irresistible , вот так прижимая свое острое колено между стройных длинных ног и тяжело дышащая на ухо. Заставляющая покраснеть.. Ведь это правда. Все, что она говорит, все, что она имеет в виду – правда. Чистейшей воды. Эта их глупая схожесть – её и её хозяина. Они слишком одинаковы и слишком хороши, чтоб о них можно было не думать, как об одном целом. Одном целом во всех смыслах. Ведь они оба об этом думают – она и её хозяин. Долгими, практически бесконечными часами, когда Квинта и его занпакто бродят среди серых барханов, два мотылька думают о том, как.. Как им здесь плохо? Как им здесь хорошо? Или как хорошо им двоим там?.. Как сплетаются их симметричные тела. Как Его рука ложится на женскую грудь.. О ком он думает в это время? О чем думают в это время они?.. Заэлю явно не нравятся эти фантазии. Но Форникарас знает, какими навязчивыми и неотступными спутниками ожидания они есть, и ничего не может поделать, когда понимает, что рука уже зажата между ног, и по пальцам струится…
Бабочка томно вздыхает и резко открывает глаза. Следующий вдох застряет где–то между легкими и яремной ямкой. Видеть воплощенную Санта Терезу – неслабое испытание прочности нервов. Но видеть её так близко после сладострастных мечтаний.. Форникарас неуютно ерзает в кресле. Острое колено Санты, пластина, защищающая коленную чашечку.. Это больно и.. нет, не прекрасно. Только потому, что от этого тянет внизу живота.
– О чем задумалась, хорошая? – тихо спрашивает Богомол, и Распутница вздрагивает. Когда хищник говорит с тобой таким низким, режуще–ласковым голосом, хочешь не хочешь, а по телу пробегает неприятный холодок.
Санта знает свое дело. У нее врожденное чутье. Она моментально замечает, когда жертва дает слабину, и тогда последней уже не спастись. Цепкие передние хватательные лапы с зазубренными краями – длинные тонкие когтистые пальцы рук. Бабочка чувствует, как мертвенно–холодная, обветренная кожа скользит по ее собственной, теплой и гладкой, создавая дразнящий контраст не только температур, но и цвета. Санта обнимает ее и целует за ухом. Медленно и лениво, будто растягивая удовольствие. Неторопливо и обстоятельно пожирая чувствительную кожу, покусывая алебастровый абрис и задевая длинным склизким языком мочку маленького ушка. Ее узкие ноздри превратились в щелки, с шумом втягивающие запах волос, лилий и жасмина, и улавливая соблазнительную нотку бергамота, предусмотрительно нанесенную между красивых грудей Форникарас. Такая маленькая, сладкая.. Санта глухо смеется, цепочкой поцелуев спускаясь к источнику влекущего тяжелого запаха.
– Какая хитрая, – скрежещет она, пробираясь рукой под воздушные покровы белоснежных юбок Бабочки, заставляя ту сдавленно выдохнуть и закусить губу.
– Ты никогда не признаешься в том, что тебе это по душе? – смеется амазонка, на удивление осторожно сжимая иглоподобными зубами бледно-розовый сосок.
Форникарас мнется. Ннойтора и деликатность – понятия не совместимые. Санта и деликатность – тем более. У Квинты сильные пальцы с огрубевшими, шершавыми подушечками. У его занпакто комплект дополняется черными, изогнутыми как ее лезвие, стальными когтями. Это недостойно. Это низко. Больно, в конце концов! Но Распутница тихонько стонет, запрокидывая свою очаровательную головку, досадуя лишь на то, что этот жест доставит немало радости острозубой, довольно стрекочущей сволочи. Их прикосновения всегда ранят. И дело даже не в ссадинах и синяках. Физическая боль и сладкое унижение сорной травой прорастают в самые глубины мертвого естества, укореняясь там, распускаясь тяжелыми соцветиями вожделения. Эти сияющие золотом цветы зла пьют незримый нектар, сок самой жизни розоволосого арранкара и его второго я. И еще – эссенцию их гордости. Ведь вместе с мучительной жаждой приходит четкое осознание того, что утолить ее можно только отдавшись на беспощадную милость двух улыбчивых демонов.
Серые пауки – длинные ладони Санта Терезы легко перебегают по бокам и спине Форникарас, сначала лаская, а потом – снимая ненавистные тряпки. Примитив. Доспехи Санты – скорее одолжение, нежели реальное желание носить что-то сродни одежды. Они больше открывают, нежели скрывают, тем самым начисто игнорируя свои будничные и защитные функции. Бесстыдница. Ей особо нечего выставлять напоказ. Разве что тяжелую пышную грудь и чересчур длинные, поджарые ноги. Но, впрочем, что же еще, если не это? И все же Распутница мучается каким-то неприятным, ноющим чувством, думая о том, как легкомысленно та развенчивает все свои тайны и подставляет тело безжалостному пустынному ветру. Бальзамом же на рану служит только то, что приличной леди не к лицу ходить в столь вульгарных лохмотьях. И попытка защититься этим вызывает у Богомола лишь новый взрыв хохота.
- Приличные леди не просят себя трахнуть каждую ночь по нескольку раз.
Вот сволочь.. И все же.. Бабочка изо всех сил впивается пальцами в подлокотник своего кресла, когда змеящийся язык двурогой щекочет сверхчувствительный бутончик её естества.
– Такая гладенькая, – мурлычет Богомол, ластясь к безволосому лобку щекой и клиньями шлема, а после - сжимая тонкими синюшными губами пульсирующий её бугорок.
С губ Форникарас срывается сдавленный стон, и длинные пушистые ресницы касаются внезапно зардевшихся щек. Как она может? Она – дикарка и живодер – произносить настолько банальные и плоские вещи так, что замирает черное сердце? Все её существо, привыкшее к разврату, и погрязшее в нем, словно в благоуханной ванне с лепестками роз?
Санта Тереза не спешит. Незачем. Ведь они оба чувствуют, что их хозяева еще далеко не нарезвились. А значит, впереди едва ли не вечность. Она лениво целует, гладит, вылизывает розовую беззащитную кожу, одетую лишь в полупрозрачный мерцающий эфир её пряно пахнущих желаний. Она касается пальцами, то удивительно искусно избегая прикосновений когтей, то, наоборот, жестоко царапая и лакая выступающую ярко-фуксиновую кровь. Она зверь. Она монстр. Она… Бабочка не в силах сдержать очередной стон. Слишком хорошо. Эта острозубая хищная тварь изучила её слишком хорошо. И так одного прикосновения бывает достаточно, чтоб из неприступной жрицы, давшей обет безбрачия, превратится в безумную, распутную менаду, готовую на все, лишь бы получить свою дозу боли и удовольствий. Это знает Распутница. Это знает Богомол. Кажется, кому-то из них двоих давно пора убить соперницу. Но до физической расправы дело не доходит не потому что они – лишь воплощение сущности своих неразумных, гипотетично живых хозяев-арранкар. Они умирают каждый раз, вот так сцепляясь телами, оставляя друг на друге яркие отметины царапин синяков и засосов, доходя до безумия и с радостью впадая в него, словно в прозрачное озеро в знойный летний день.
– Ты просто конфетка, – шепчет Богомол, проникая пальцами в запретную складочку лона розоволосой красавицы. Плотоядно улыбаясь и облизывая покрытые сладковатой пыльцой удовольствия Бабочки губы. – Моя маленькая сладкая сучка.
С ходящего ходором стола на пол летят колбы и пробирки. Заэль громко стонет, по привычке поправляя маску-очки, и смахивая на пол остатки стеклянных батарей. Ннойтора тяжело дышит, довольно щерясь и гортанно рыча от удовольствия. Но это все там. Рука Санты крепко держит бедро Форникарас. Крючковатые когти ласкают горячую, податливую, влажную плоть. Легче мотыльков, не терзая беззащитной ткани, а методично доводя Бабочку до дрожи. Сначала в коленях, а потом и во всем теле. Крупной и сильной, будто озноб. И, при этом, жаркой и удушающей, как долгие, грубые поцелуи, которыми время от времени одаривал ее острозубый рот Санта Терезы. Она кусает и целует красивую высокую грудь Форникарас. Она ласкает её так, будто читает все самые тайные и немыслимые желания. Вычислительная машина? Так называл их с Заэлем чертов остряк Квинта. С губ срывается крик, и Распутница стекает в глубокое кресло. Хотя, не совсем. Её затылок ложиться на полные груди Богомола, а хрупкий стан обнимают сильные руки.
– Тише, бабочка моя, – тихонько смеется Санта, перебирая шелковые, порядком растрепавшиеся розовые волосы. – Чуть позже повторим.
Форникарас нервно улыбается: а как же. И не замечает, как засыпает, думая лишь о том, как уютно находиться в лапах матерого хищника.
Название: Я могу сам.
Автор: Stripped Soul aka JK
Фэндом: ориджинал, вписаный во вселенную ТД
Персонажи: Aliasen; намек на Джаггер Джека (Вельзевула).
Пейринг: none.
Рейтинг: R?
Предупреждение: это всего лишь зарисовка.
Саммари: Что делают ангелы, когда попадают в плен совершенно человеческих чувств.
Размещение: где угодно, вместе с шапкой.
На часы уже давно призрачной тенью улеглась ленивая полночь. А ему все не спалось. Тонкие пальчики перебирали камни, рассыпанные по столу. Опалы, ониксы, авантюрины.. Они как всегда грели пальцы. Но по телу струился липкий холод.
Слишком долго дождь. Слишком долго один..
Элиасен помассировал пульсирующие виски. Он слишком много пил и слишком мало спал. Воздух кабинета уступил место дыму кальяна и экзотических курений. А несколько суток проведенных в четырех стенах давали о себе знать. Он лениво потянулся, зевая, и, как всегда изящно прикрывая рот маленькой ладошкой. Несколько дней тут, и идеально упорядоченный кабинет превратился в обитель абсолютного хаоса. И этот хаос вращался вокруг него.
<Как будто могло быть иначе…>
Он улыбнулся, ласково коснувшись пустующей фоторамки, отделанной богемским стеклом.
<Теперь у тебя нет лица.>
За окном шел обычный для Лондона дождь. Благодаря нему мягкие отсветы камина обретали особую глубину, а царящий в комнате полумрак становился особо чарующим. Особо уютным.
Ангел извлек из шкатулки длинные четки. Оникс. Камень силы и вечной жизни. Тихий смешок. Вечной жизни. Как же.. И, все же, он, пожалуй, был одним из любимых.
<Иди ко мне..>
Бледные губы коснулись светлого камня. Словно ягоды крыжовника в погожий летний день: мягко и сладко, вожделяюще и наивно. Как будто желая напитаться его солнечной прозрачностью и изящностью тоненьких жилок.
<Поцелуй меня.>
По бусинам скользит шустрый язычок, собирая с них пыль и память чужих прикосновений.
<Видишь, ты мне не нужен.>
Мальчик весело засмеялся, отшвыривая игрушку прочь.
<Ты мне не нужен. Я могу сам..>
Руки нетерпеливо срывают верхние пуговицы. Как жаль, это его любимая рубашка. Холодными пальцами пробираются вниз - к груди, и вверх – к плечу. В матовом свете огня нежно мерцает глянец атласной кожи. Белая, как снег, в плену рыжеватых теней она обретает глазурный золотистый оттенок.
Тихий вздох. Снежно белые кудри рассыпаются по плечам, задетые небрежной рукой. Шелковистые и теплые. И не хочется выплетать из них руки, но желание ощутить их тяжесть спиной..
В рубашке слишком тесно. Он лениво выпутывается из нее, словно из старой змеиной кожи, неспешно выворачивая рукава на изнанку, и позволяя ей стечь к своим ногам.
<Видишь?>
Он тихо смеется, стекая нежным пломбиром по горькому шоколаду лоснящейся кожи дивана.
<Я сам могу делать, что захочу. Ласкать себя. Целовать. Сходить с ума. И все это – без тебя!>
В голову ударяет тяжелый запах жасмина. И кажется, что камин начинает угасать.
<К черту тебя, глупый демон. К черту.. Куда угодно. Вместе с тобой.>
Автор: Stripped Soul aka JK
Фэндом: ориджинал, вписаный во вселенную ТД
Персонажи: Aliasen; намек на Джаггер Джека (Вельзевула).
Пейринг: none.
Рейтинг: R?
Предупреждение: это всего лишь зарисовка.
Саммари: Что делают ангелы, когда попадают в плен совершенно человеческих чувств.
Размещение: где угодно, вместе с шапкой.
На часы уже давно призрачной тенью улеглась ленивая полночь. А ему все не спалось. Тонкие пальчики перебирали камни, рассыпанные по столу. Опалы, ониксы, авантюрины.. Они как всегда грели пальцы. Но по телу струился липкий холод.
Слишком долго дождь. Слишком долго один..
Элиасен помассировал пульсирующие виски. Он слишком много пил и слишком мало спал. Воздух кабинета уступил место дыму кальяна и экзотических курений. А несколько суток проведенных в четырех стенах давали о себе знать. Он лениво потянулся, зевая, и, как всегда изящно прикрывая рот маленькой ладошкой. Несколько дней тут, и идеально упорядоченный кабинет превратился в обитель абсолютного хаоса. И этот хаос вращался вокруг него.
<Как будто могло быть иначе…>
Он улыбнулся, ласково коснувшись пустующей фоторамки, отделанной богемским стеклом.
<Теперь у тебя нет лица.>
За окном шел обычный для Лондона дождь. Благодаря нему мягкие отсветы камина обретали особую глубину, а царящий в комнате полумрак становился особо чарующим. Особо уютным.
Ангел извлек из шкатулки длинные четки. Оникс. Камень силы и вечной жизни. Тихий смешок. Вечной жизни. Как же.. И, все же, он, пожалуй, был одним из любимых.
<Иди ко мне..>
Бледные губы коснулись светлого камня. Словно ягоды крыжовника в погожий летний день: мягко и сладко, вожделяюще и наивно. Как будто желая напитаться его солнечной прозрачностью и изящностью тоненьких жилок.
<Поцелуй меня.>
По бусинам скользит шустрый язычок, собирая с них пыль и память чужих прикосновений.
<Видишь, ты мне не нужен.>
Мальчик весело засмеялся, отшвыривая игрушку прочь.
<Ты мне не нужен. Я могу сам..>
Руки нетерпеливо срывают верхние пуговицы. Как жаль, это его любимая рубашка. Холодными пальцами пробираются вниз - к груди, и вверх – к плечу. В матовом свете огня нежно мерцает глянец атласной кожи. Белая, как снег, в плену рыжеватых теней она обретает глазурный золотистый оттенок.
Тихий вздох. Снежно белые кудри рассыпаются по плечам, задетые небрежной рукой. Шелковистые и теплые. И не хочется выплетать из них руки, но желание ощутить их тяжесть спиной..
В рубашке слишком тесно. Он лениво выпутывается из нее, словно из старой змеиной кожи, неспешно выворачивая рукава на изнанку, и позволяя ей стечь к своим ногам.
<Видишь?>
Он тихо смеется, стекая нежным пломбиром по горькому шоколаду лоснящейся кожи дивана.
<Я сам могу делать, что захочу. Ласкать себя. Целовать. Сходить с ума. И все это – без тебя!>
В голову ударяет тяжелый запах жасмина. И кажется, что камин начинает угасать.
<К черту тебя, глупый демон. К черту.. Куда угодно. Вместе с тобой.>
Июнь, 2011
Название: Бабочка
Автор: Stripped Soul aka JK
Фэндом: Блич
Размер: Драббл
Пейринг: Ннойтора/Заэль. Вскользь упоминается трио шинигами и зоопарк имени Айзена-сама.
Рейтинг: PG
Дисклеймер: Герои Кубо, трава моя.
Предупреждение: надеюсь, Вы не боитесь насекомых?
Размещение: где угодно, вместе с шапкой.
Моей сладкой Бабочке, S-King, посвящается.
Скука. Её бледная зыбкая тень поселилась в Лас Ночес с тех самых пор, как туда явились трое шинигами. Их рьяное желание систематизировать и упорядочить превратило безумный ярко-алый мир борьбы и выживания в тоскливую, пыльно-серую рутину. Старые порядки, напомнившие б человеку закон джунглей, ломались с ласковой улыбкой на лице, и со спокойным ощущеньем силы возводились новые. Не то что бы такие перемены особо приструняли или же мешали жить – плевал на них Джируга с высокого бархана, - однако весь Уэко Мундо дышал давящим ощущеньем тесноты. Монолитные стены Белой Крепости давили на плечи и на расшатанные остатки рассудка. А ревущий в бесконечной пустыне ветер опутывал руки, прилипая к телу смирительной рубашкой. Даже когда взгляд упирался в горизонт казалось, что он – лишь стена чудовищного стеклянного куба, где неусыпная Норма следит за жизнью тех, кто оказался внутри.
Заэль тоже следил. И Джиругу бесила его любовь к разного рода вивариям, целью которых было воссоздание естественных экосистем. В особенности тех, которые подразумевали под собой их собственный мир. Казалось, эту сволочь хлебом не корми – дай поставить какой-нибудь «социальный эксперимент». Особенно, если в результате респонденты попытаются разорвать друг друга на куски.
- Как пауки в банке, - при этих словах медовая улыбка будет сиять на фарфоровом лице почти так же ярко, как при взгляде на собственное отражение в зеркале.
Как пауки..
Действительно, пусть среди живности Лас Ночес не наблюдалось особей отряда Araneae, их поведение вполне соответствовало щемяще-меткому сравнению.
Как пауки. Паучьи пальцы касаются идеально-гладкой кожи. Тонкие, словно лапки насекомого, руки обвивают стройный стан. Хитиновые когти его сущности ожесточенно рвут плотный розовый кокон иерро. И все лишь для того, чтоб вместе с хриплым, сорванным криком смешанного удовольствия...
Kуколка превращается в бабочку.
Автор: Stripped Soul aka JK
Фэндом: Блич
Размер: Драббл
Пейринг: Ннойтора/Заэль. Вскользь упоминается трио шинигами и зоопарк имени Айзена-сама.
Рейтинг: PG
Дисклеймер: Герои Кубо, трава моя.
Предупреждение: надеюсь, Вы не боитесь насекомых?
Размещение: где угодно, вместе с шапкой.
Моей сладкой Бабочке, S-King, посвящается.
Скука. Её бледная зыбкая тень поселилась в Лас Ночес с тех самых пор, как туда явились трое шинигами. Их рьяное желание систематизировать и упорядочить превратило безумный ярко-алый мир борьбы и выживания в тоскливую, пыльно-серую рутину. Старые порядки, напомнившие б человеку закон джунглей, ломались с ласковой улыбкой на лице, и со спокойным ощущеньем силы возводились новые. Не то что бы такие перемены особо приструняли или же мешали жить – плевал на них Джируга с высокого бархана, - однако весь Уэко Мундо дышал давящим ощущеньем тесноты. Монолитные стены Белой Крепости давили на плечи и на расшатанные остатки рассудка. А ревущий в бесконечной пустыне ветер опутывал руки, прилипая к телу смирительной рубашкой. Даже когда взгляд упирался в горизонт казалось, что он – лишь стена чудовищного стеклянного куба, где неусыпная Норма следит за жизнью тех, кто оказался внутри.
Заэль тоже следил. И Джиругу бесила его любовь к разного рода вивариям, целью которых было воссоздание естественных экосистем. В особенности тех, которые подразумевали под собой их собственный мир. Казалось, эту сволочь хлебом не корми – дай поставить какой-нибудь «социальный эксперимент». Особенно, если в результате респонденты попытаются разорвать друг друга на куски.
- Как пауки в банке, - при этих словах медовая улыбка будет сиять на фарфоровом лице почти так же ярко, как при взгляде на собственное отражение в зеркале.
Как пауки..
Действительно, пусть среди живности Лас Ночес не наблюдалось особей отряда Araneae, их поведение вполне соответствовало щемяще-меткому сравнению.
Как пауки. Паучьи пальцы касаются идеально-гладкой кожи. Тонкие, словно лапки насекомого, руки обвивают стройный стан. Хитиновые когти его сущности ожесточенно рвут плотный розовый кокон иерро. И все лишь для того, чтоб вместе с хриплым, сорванным криком смешанного удовольствия...
Kуколка превращается в бабочку.
Gustavo Adolfo Bécquer,
оригинал
Узнаешь ли ты это место? Смотри: в разломе скалы притаился родник, и вода течет, стекает капля за каплей, петляя меж зеленых, реющих на ней листков растений, произрастающих по обе стороны ее каменного ложа. И каждая капля сияет, словно отлитая из золота, а звук её подобен музыке. Средь трав они превращаются в один поток и, с шумом, подобным жужжанию пчел над цветами, они играются мелкими камешками и преодолевают любые препятствия на своем пути. И так они текут, и прыгают, и бегут, шутя и вздыхая, до самого устья. Туда, где поток вливается в озеро, впадает в него с неописуемым гулом: плачь, слова, имена, обрывки песен - уж не знаю я, что слышится в том шуме, когда стою я, одинокий, на утесе, от основания которого бежит вода из незримого источника. Бежит, навстречу неподвижности глубокого озера, чью гладь зеркальную под час пускает рябью вечерний легкий ветерок.
И все здесь сущее огромно. Одночество с тысячей неизведанных звуков обитает в этих краях, опьяняя душу невыразимой тоской.
оригинал
Узнаешь ли ты это место? Смотри: в разломе скалы притаился родник, и вода течет, стекает капля за каплей, петляя меж зеленых, реющих на ней листков растений, произрастающих по обе стороны ее каменного ложа. И каждая капля сияет, словно отлитая из золота, а звук её подобен музыке. Средь трав они превращаются в один поток и, с шумом, подобным жужжанию пчел над цветами, они играются мелкими камешками и преодолевают любые препятствия на своем пути. И так они текут, и прыгают, и бегут, шутя и вздыхая, до самого устья. Туда, где поток вливается в озеро, впадает в него с неописуемым гулом: плачь, слова, имена, обрывки песен - уж не знаю я, что слышится в том шуме, когда стою я, одинокий, на утесе, от основания которого бежит вода из незримого источника. Бежит, навстречу неподвижности глубокого озера, чью гладь зеркальную под час пускает рябью вечерний легкий ветерок.
И все здесь сущее огромно. Одночество с тысячей неизведанных звуков обитает в этих краях, опьяняя душу невыразимой тоской.
Перевод отрывков романа Саймона Грина «Острей зубов змеи» из серии «Темная сторона Лондона».
Глава вторая. И не восстанут усопшие.
Я быстро шел по мокрому и скользкому после дождя асфальту, даже не удивляясь тому факту, что кое-кто из окружающих прохожих, говоря по телефону, шептали наши с Сьюзи имена. Кажется, цена за мою голову действительно высокая. А впереди, наконец-то, виднелся магазинчик Дверной Сони. Он располагался между новым заведением под вывеской «Ярмарка чудес» и музыкальным магазином, специализирующемся на редкостных виниловых пластинках из альтернативных реальностей. Я сам не заметил, как затормозил у витрины, рассматривая новинки, представленные в ней. Среди них был альбом группы Роллинг Стоунз, с фронт-вокалом Марианны Фэйтфул, дебютная пластинка Пинк Флойд с Артуром Брауном в качестве фронтмена, и запись выступления Дженис Джоплин вживую, из ее кабриолета, на двух пластинках, в то время как сама она – престарелая и толстая певичка лаунжа в Вегасе. Однако, я не соблазнился. Мило, но не за такие цены.
Стеклянные двери, покрытые, словно изморозью, матовым напылением, с шипением разъехались и я вошел в удивительную лавочку Дверной Сони. Хотя, мне пришлось вернуться на улицу, дабы забрать Сьюзи Стрелка. Интерьер магазинчика был сверхсовременным: стояли ряды компьютеров и высились нагромождения нано технологий будущего, назначения которых я и представить бы не смог. У Дверной Сони были полезные связи и отличный нюх на выгодные сделки. Но куда более ценным достоянием были его двери. Сам же он поспешно шел к дверям, чтобы нас встретить: энергичный антропоморфный мышь под два метра ростом, с шерстью цвета горького шоколада под белоснежным лабораторным халатом. Завершал образ карманный проектор. У Сони была вытянутая мордочка с трепещущими усиками, а его добрые глаза были совсем, как человечьи. Он остановился перед нами, складывая лапки и обращаясь к нам высоким, на удивление приятным голосом:
«Добро пожаловать! Добро пожаловать, уважаемый сэр и леди, в мой скромный магазин. Не уж то ко мне заглянули две самые известные личности Темной стороны? Джон Тейлор и Стрелок Сьюзи собственной персоной! Вот это день! Знаю, знаю, вы не ожидали тут увидеть такие прогрессивные технологии, не так ли? Все как обычно. Стоит лишь заслышать «Дверная Соня», как все сразу представляют себе что-то сельское и примитивное. Но я, сэр и леди, я городская мышь! И горд этим! Итак, чем могу я быть полезен? У меня есть двери для каждого, двери на любой вкус, которые ведут куда угодно. И все – по очень некусачим ценам. Скажите мне, куда вам надо, и я с радостью помогу! А почему она на меня рычит?»
«Не обращай внимания, - сказал я. – Она просто не лицемерит. А ты – единственная мышь на Темной стороне? То есть…»
«Именно так, сэр. Правда, когда-то были и другие. Но все они переселились в маленькие городишки, подальше от больших. Слабаки. Так что теперь я тут единственный в своем роде».
«И хорошо, - откликнулась Сьюзи. – А то я как раз начала подумывать о том, чтобы поставить мышеловочки побольше.»
«Мне нужны двери, - громко сказал я. – Такие, что перенесли бы нас к Некрополю. Это возможно?»
«Вполне возможно, сэр, - ответил Дверной Соня, еще на полшажка отодвигаясь от Сьюзи. – У меня всегда в запасе есть парочка дверей популярных направлений, как внутри Темной стороны, так и за ее пределы. Прошу сюда, сэр и… леди.»
Он быстро двинулся вглубь помещения, а мы с Сьюзи поспешили следом. Мы вошли в выставочный зал. В нем было огромное количество дверей, которые стояли на торцах без какой-либо видимой опоры. Изящные таблички с рукописным шрифтом оповещали о пункте назначения той или иной двери. Городок Шэдоу Фоллз, остров О’Брезил, Гиперборея, город Каркоса. А так же двери, ведущие прямиком в любую точку Темной стороны Однако, мое внимание привлекли две двери, стоящие чуть в стороне от остальных. На них были таблички с лаконичным «Рай» и «Ад». Они ни чем не отличались от других дверей: все та же полированная, лакированная доска и блестящая латунная ручка.
«О, да, - сказал Дверная Соня. – Их все замечают.»
«Через них действительно можно попасть по назначению?» - спросил я.
«Вопрос хороший. Только спорный, - ответил Соня, морща мордочку. – Теория безукоризненна и расчеты идеально точные. Впрочем, никто, воспользовавшийся любой из них, не возвращался, чтоб расписаться в книге жалоб.»
Глава вторая. И не восстанут усопшие.
Я быстро шел по мокрому и скользкому после дождя асфальту, даже не удивляясь тому факту, что кое-кто из окружающих прохожих, говоря по телефону, шептали наши с Сьюзи имена. Кажется, цена за мою голову действительно высокая. А впереди, наконец-то, виднелся магазинчик Дверной Сони. Он располагался между новым заведением под вывеской «Ярмарка чудес» и музыкальным магазином, специализирующемся на редкостных виниловых пластинках из альтернативных реальностей. Я сам не заметил, как затормозил у витрины, рассматривая новинки, представленные в ней. Среди них был альбом группы Роллинг Стоунз, с фронт-вокалом Марианны Фэйтфул, дебютная пластинка Пинк Флойд с Артуром Брауном в качестве фронтмена, и запись выступления Дженис Джоплин вживую, из ее кабриолета, на двух пластинках, в то время как сама она – престарелая и толстая певичка лаунжа в Вегасе. Однако, я не соблазнился. Мило, но не за такие цены.
Стеклянные двери, покрытые, словно изморозью, матовым напылением, с шипением разъехались и я вошел в удивительную лавочку Дверной Сони. Хотя, мне пришлось вернуться на улицу, дабы забрать Сьюзи Стрелка. Интерьер магазинчика был сверхсовременным: стояли ряды компьютеров и высились нагромождения нано технологий будущего, назначения которых я и представить бы не смог. У Дверной Сони были полезные связи и отличный нюх на выгодные сделки. Но куда более ценным достоянием были его двери. Сам же он поспешно шел к дверям, чтобы нас встретить: энергичный антропоморфный мышь под два метра ростом, с шерстью цвета горького шоколада под белоснежным лабораторным халатом. Завершал образ карманный проектор. У Сони была вытянутая мордочка с трепещущими усиками, а его добрые глаза были совсем, как человечьи. Он остановился перед нами, складывая лапки и обращаясь к нам высоким, на удивление приятным голосом:
«Добро пожаловать! Добро пожаловать, уважаемый сэр и леди, в мой скромный магазин. Не уж то ко мне заглянули две самые известные личности Темной стороны? Джон Тейлор и Стрелок Сьюзи собственной персоной! Вот это день! Знаю, знаю, вы не ожидали тут увидеть такие прогрессивные технологии, не так ли? Все как обычно. Стоит лишь заслышать «Дверная Соня», как все сразу представляют себе что-то сельское и примитивное. Но я, сэр и леди, я городская мышь! И горд этим! Итак, чем могу я быть полезен? У меня есть двери для каждого, двери на любой вкус, которые ведут куда угодно. И все – по очень некусачим ценам. Скажите мне, куда вам надо, и я с радостью помогу! А почему она на меня рычит?»
«Не обращай внимания, - сказал я. – Она просто не лицемерит. А ты – единственная мышь на Темной стороне? То есть…»
«Именно так, сэр. Правда, когда-то были и другие. Но все они переселились в маленькие городишки, подальше от больших. Слабаки. Так что теперь я тут единственный в своем роде».
«И хорошо, - откликнулась Сьюзи. – А то я как раз начала подумывать о том, чтобы поставить мышеловочки побольше.»
«Мне нужны двери, - громко сказал я. – Такие, что перенесли бы нас к Некрополю. Это возможно?»
«Вполне возможно, сэр, - ответил Дверной Соня, еще на полшажка отодвигаясь от Сьюзи. – У меня всегда в запасе есть парочка дверей популярных направлений, как внутри Темной стороны, так и за ее пределы. Прошу сюда, сэр и… леди.»
Он быстро двинулся вглубь помещения, а мы с Сьюзи поспешили следом. Мы вошли в выставочный зал. В нем было огромное количество дверей, которые стояли на торцах без какой-либо видимой опоры. Изящные таблички с рукописным шрифтом оповещали о пункте назначения той или иной двери. Городок Шэдоу Фоллз, остров О’Брезил, Гиперборея, город Каркоса. А так же двери, ведущие прямиком в любую точку Темной стороны Однако, мое внимание привлекли две двери, стоящие чуть в стороне от остальных. На них были таблички с лаконичным «Рай» и «Ад». Они ни чем не отличались от других дверей: все та же полированная, лакированная доска и блестящая латунная ручка.
«О, да, - сказал Дверная Соня. – Их все замечают.»
«Через них действительно можно попасть по назначению?» - спросил я.
«Вопрос хороший. Только спорный, - ответил Соня, морща мордочку. – Теория безукоризненна и расчеты идеально точные. Впрочем, никто, воспользовавшийся любой из них, не возвращался, чтоб расписаться в книге жалоб.»
Лето уходит поступью лисьей, утекая водою из рук..
***
Вся наша жизнь состоит из коротеньких историй. Выдуманных и реальных, с хорошим концом и не очень. И иногда мы настолько увлекаемся своим повествованием, что не всегда слышым чужие. Главное - понять это и исправить.
***
Лето - это когда ты пьешь виноградно-яблоневый сок. И не потому что на календаре июль. А потому, что у тебя на губах тает Лето. На них - прикосновенья сладких ветров, несущих аромат купальских трав, гречихи и свежеиспеченного хлеба. На них - солнечные блики на темных гладях озер и его просветы под сенью зеленой колон-сосен. Это солнце, летящее на крыльях радужного змея. Это ливни, смывающие в придорожные канавы пыль, это зарницы в час, когда ты смотришь из окна на город. Это солнце, воплотившееся в дожде через радугу.
***
Когда под занавес век пробивается свет утра, и с улицы наконец-то слышно чириканье воробьев, сразу начинает казаться, что там - солнце. Но это просто закончился дождь.
***
Утро - пора неспешности. Медленно разгорается серый свет нового дня. Неторопливо падает с неба мелкий дождь. Мысль лениво обвивает твое тело, легонько покалывая еще сонный рассудок. Все кажется далеким. Да, да, я сделаю это. Но не сейчас. Чуть попозже. Потом. Когда-нибудь.
***
Просто попробуй подумать о грозе иначе. Представь картину: жара. Город плавится под немилосердным солнцем. И тут, с приходом сумерек, начинается сладостное удушье: весь мир замер и ждет.. Ждет, когда с юга придет фиолетовая ночь в обрамлении серебрянных зарниц и хрустальных струй проливного дождя. Она обнимет город, укутав его в светящийся палантин. И умоет его к приходу нового дня. Она будет мурлыкать, как большая кошка, громогласно и, может, пугающе. Но так естественно, что от этого будет щемить сердце.
***
С первых строчек ты проникаешься если не сюжетом и героями, то духом книги. Одиночество, страсть, тление, в будущем - смерть и... призрачная надежда на спасение. Этот, последний компонент - самое дорогое, что может быть. Потому что многие уже отчаялись ее найти. А единицы крепящихся безумцев ходят на грани. Читая эту книгу, ты утопаешь в нежно пахнущем болоте с ароматами трав, разложения и вечного сна. Тебе хочется забиться в угол и делать сумасбродные поступки. Хочется быть нежным и изрезать кого-то до кровавых соплей. Хочется быть ангельски чистым, забывая, что на свете есть такая черная грязь, и вымазаться в ней с головы до ног, проникаясь ее тлетворным дыханьем.
***
Сумерки - это обещание ночь. Ночь - обещание утра. Она тихо ходит по твоей квартире, иногда мешая спать и захламляя твою голову раздумьями. А иногда - усыпляя и даруя блаженную пустоту глубокого сна. В большинстве случаев, именно ночью к нам приходят здравые мысли и музы, призраки светлого будущего и тени полузабытых детских страхов. Именно ночью наши мысли и воспоминания ходят вокруг нас, то терзая, то оберегая от тех, Других. Ведь ночью мы никогда не остаемся одни. Всегда есть Те, из-за которых мы не смотрим по ночам в зеркала и порою спим при свете. Или, в крайнем случае - человек, чье лицо мы различаем на луне.
***
Даже если Вам кажется, что Вы одинок - это не так. Если бы Вы были одиноким, для Вас никогда не наступала бы ночь. Потому что Ночь принадлежит Вам, тем кто Вам дорог, и тем, кому дороги Вы.
***
Как странно сплетаются дороги снов. Вот ты в Париже, посреди Елисейских полей. Идешь к главной башне мира. Поднимаешься на лифте наверх и... видишь море! Безбрежное море, лоснящееся золотым под мрачными тучами и ленивыми взглядами солнца. А ведь только что было стрельчатое голубое небо над Нотр-Дам.. а еще море странное - вдали оно перекатывается небольшими холамами, а на берег набегают штормовые пенные гребешки...
***
Говорят, в такую погоду надо жить вместе. Для кого-то таких ливней в одиночестве не было очень давно. А для кого-то они - норма жизни. Однако, дождь - не повод грустить. Если только светлой грустью. Ведь в него можно закутаться, как в шелковый платок, и согреть своим теплом. Отдавая в подарок частичку своего тела, тебе самому же становится лучше и теплее. А дождь из серого тюля превращается в серебряную портьеру из бус и хрусталя, которая, колываясь, рассказывает на ночь сказки, утешает, и закрывает от пустоты своей пеленой. Стоит только лечь, закрыть глаза и прислушаться. И ты услышишь, как поет эта ночь. Она поет для тебя.
***
Просто попробуй подумать о грозе иначе. Представь картину: жара. Город плавится под немилосердным солнцем. И тут, с приходом сумерек, начинается сладостное удушье: весь мир замер и ждет.. Ждет, когда с юга придет фиолетовая ночь в обрамлении серебрянных зарниц и хрустальных струй проливного дождя. Она обнимет город, укутав его в светящийся палантин. И умоет его к приходу нового дня. Она будет мурлыкать, как большая кошка, громогласно и, может, пугающе. Но так естественно, что от этого будет щемить сердце.
***
Вся наша жизнь состоит из коротеньких историй. Выдуманных и реальных, с хорошим концом и не очень. И иногда мы настолько увлекаемся своим повествованием, что не всегда слышым чужие. Главное - понять это и исправить.
***
Лето - это когда ты пьешь виноградно-яблоневый сок. И не потому что на календаре июль. А потому, что у тебя на губах тает Лето. На них - прикосновенья сладких ветров, несущих аромат купальских трав, гречихи и свежеиспеченного хлеба. На них - солнечные блики на темных гладях озер и его просветы под сенью зеленой колон-сосен. Это солнце, летящее на крыльях радужного змея. Это ливни, смывающие в придорожные канавы пыль, это зарницы в час, когда ты смотришь из окна на город. Это солнце, воплотившееся в дожде через радугу.
***
Когда под занавес век пробивается свет утра, и с улицы наконец-то слышно чириканье воробьев, сразу начинает казаться, что там - солнце. Но это просто закончился дождь.
***
Утро - пора неспешности. Медленно разгорается серый свет нового дня. Неторопливо падает с неба мелкий дождь. Мысль лениво обвивает твое тело, легонько покалывая еще сонный рассудок. Все кажется далеким. Да, да, я сделаю это. Но не сейчас. Чуть попозже. Потом. Когда-нибудь.
***
Просто попробуй подумать о грозе иначе. Представь картину: жара. Город плавится под немилосердным солнцем. И тут, с приходом сумерек, начинается сладостное удушье: весь мир замер и ждет.. Ждет, когда с юга придет фиолетовая ночь в обрамлении серебрянных зарниц и хрустальных струй проливного дождя. Она обнимет город, укутав его в светящийся палантин. И умоет его к приходу нового дня. Она будет мурлыкать, как большая кошка, громогласно и, может, пугающе. Но так естественно, что от этого будет щемить сердце.
***
С первых строчек ты проникаешься если не сюжетом и героями, то духом книги. Одиночество, страсть, тление, в будущем - смерть и... призрачная надежда на спасение. Этот, последний компонент - самое дорогое, что может быть. Потому что многие уже отчаялись ее найти. А единицы крепящихся безумцев ходят на грани. Читая эту книгу, ты утопаешь в нежно пахнущем болоте с ароматами трав, разложения и вечного сна. Тебе хочется забиться в угол и делать сумасбродные поступки. Хочется быть нежным и изрезать кого-то до кровавых соплей. Хочется быть ангельски чистым, забывая, что на свете есть такая черная грязь, и вымазаться в ней с головы до ног, проникаясь ее тлетворным дыханьем.
***
Сумерки - это обещание ночь. Ночь - обещание утра. Она тихо ходит по твоей квартире, иногда мешая спать и захламляя твою голову раздумьями. А иногда - усыпляя и даруя блаженную пустоту глубокого сна. В большинстве случаев, именно ночью к нам приходят здравые мысли и музы, призраки светлого будущего и тени полузабытых детских страхов. Именно ночью наши мысли и воспоминания ходят вокруг нас, то терзая, то оберегая от тех, Других. Ведь ночью мы никогда не остаемся одни. Всегда есть Те, из-за которых мы не смотрим по ночам в зеркала и порою спим при свете. Или, в крайнем случае - человек, чье лицо мы различаем на луне.
***
Даже если Вам кажется, что Вы одинок - это не так. Если бы Вы были одиноким, для Вас никогда не наступала бы ночь. Потому что Ночь принадлежит Вам, тем кто Вам дорог, и тем, кому дороги Вы.
***
Как странно сплетаются дороги снов. Вот ты в Париже, посреди Елисейских полей. Идешь к главной башне мира. Поднимаешься на лифте наверх и... видишь море! Безбрежное море, лоснящееся золотым под мрачными тучами и ленивыми взглядами солнца. А ведь только что было стрельчатое голубое небо над Нотр-Дам.. а еще море странное - вдали оно перекатывается небольшими холамами, а на берег набегают штормовые пенные гребешки...
***
Говорят, в такую погоду надо жить вместе. Для кого-то таких ливней в одиночестве не было очень давно. А для кого-то они - норма жизни. Однако, дождь - не повод грустить. Если только светлой грустью. Ведь в него можно закутаться, как в шелковый платок, и согреть своим теплом. Отдавая в подарок частичку своего тела, тебе самому же становится лучше и теплее. А дождь из серого тюля превращается в серебряную портьеру из бус и хрусталя, которая, колываясь, рассказывает на ночь сказки, утешает, и закрывает от пустоты своей пеленой. Стоит только лечь, закрыть глаза и прислушаться. И ты услышишь, как поет эта ночь. Она поет для тебя.
***
Просто попробуй подумать о грозе иначе. Представь картину: жара. Город плавится под немилосердным солнцем. И тут, с приходом сумерек, начинается сладостное удушье: весь мир замер и ждет.. Ждет, когда с юга придет фиолетовая ночь в обрамлении серебрянных зарниц и хрустальных струй проливного дождя. Она обнимет город, укутав его в светящийся палантин. И умоет его к приходу нового дня. Она будет мурлыкать, как большая кошка, громогласно и, может, пугающе. Но так естественно, что от этого будет щемить сердце.
вторник, 27 августа 2013
Название: Особая форма мазохизма
Автор: Stripped soul aka Jk
Фэндом: ориджинал
Пэйринг: Элиасен, «Черный Доктор» (имя персонажа в разработке)
Жанр: POW
Рейтнг: PG
Размещение: с разрешения автора
От автора: было дело, накатило..
А за окном продолжал лить дождь. Он шел неделями. До последней капли пропитанный городским смогом, серый и холодный. В то время, как на календаре вовсю цвел июнь.
- Прямо как в твоем Сиаме, а?
Голос. Мягкий и шершавый. Как песок. Не глубокий, но прохладный. Шелестящий так, что от этого терпло сердце. Элиасен прикрыл глаза. Тот, кто окликал его из глубины полутемной комнаты, всегда строил фразы коротко и обрывисто. И они хлестали, как сухой пронзительный сирокко. Как свист хлыста. По щекам, плечам, спине. А еще этот хриплый лающий смешок, от которого начинают бесстыже дрожать колени…
***
Со стороны он смотрится так странно. Облаченный в белый сари, белоснежный и хрупкий сам. Точно алебастровая статуя, по прихоти художника прислонившаяся рукой к выступу у окна и гладящая на мир сквозь мокрое стекло из традиционной английской гостиной. Слишком тонкий и изящный, чтобы быть живым. Чересчур желанный, чтобы показаться сказкой. Обыденная магия, пара слов, как дуновение обжигающего самума, срывает льдистые покровы с безупречной кожи, обнажает сияющую прорву серебристо-серых глаз. Трепет мотыльков длинных лукавых ресниц, чувственный изгиб капризных губ, томная нега лениво сжимающихся пальцев.. Прекрасное видение, он медленно отзывается на голос. Оборачиваясь, смотрит своей ненависти в змеиные глаза. И мягко улыбается.
- У нас в Сиаме он не вызывал хандры, - воркует юноша, и жемчужинки зубов заманчиво блестят в прохладном гроте его губ. – Хотя и шел гораздо дольше.
Ангелы – созданья неземные. Даже заполучив плоть, они остаются сотканными из небесной высоты и облаков. Ветреными и статичными, призрачными и вполне реальными. И скрывающийся в тени хозяин дома, в который раз не может скрыть восторга, удивления от той целомудренной распущенности, с которой передвигается волшебное создание. Легчайшая походка, казалось бы, не сгибает ворсинки пышного ковра. А тонко сотканный платок, колеблющийся от малейшего движения, в момент изоблачает такие тонкости статуры, что даже у искушенного хирурга душ и тел спирает дыхание. И более – когда эта воплощенная мечта приникает к нему гибким, стройным станом, шепча ему на ухо, как сейчас:
- Для нас сезон дождей - сезон надежды.
Доктор только криво ухмыляется. Сезон надежды, надо же.. А, все же.
Ночь непревзойденно разбивает маски. И, сколь неприступным, вздорным или скромным не был тот Элиасен Бессе, которого боготворил избалованный лондонский бомонд, под покровом темноты он менялся до неузнаваемости. Его застенчивость и робость превращались во всепоглощающую чувственность, в отсутствие запретов, чопорность - в изумительную ласку и податливость, а вздорность – в абсолютное подчинение любому слову. Платой же за чудесную метаморфозу, традиционно, была страсть.
Он улыбается шире. С этим чудом можно сотворить что угодно. И хотя изящный стан мальчишки вызывает только нежные стремления, при переизбытке ласки ангел загрустит. Абсурд, но сему хрупкому созданию свист плети и безыскусный, грубый секс порой приятней слов любви или неспешных ласк. Однако он уравновешен, гармоничен и…
- Вам жарко, доктор?
***
Маленькие шаловливые ладошки, как проворные зверьки, закрадываются под набивную ткань домашней куртки. Пальчики находят нож ключиц, острые обломки плеч и выпуклый голыш груди. Он тяжело дышит. Сначала коротко и неуверенно, но с каждым поцелуем все живей касается лиловыми губами скул, щек, клина подбородка, шеи. И, конечно, тонких лезвий губ. Элиасену они нравились всегда: грубые и властные, просто прореха в восковой плоти лица, зарубцевавшийся след шального палаша. Бесчувственные, но дарящие волнующие ощущения…
Они синхронно улыбнулись.
Это не любовь. Просто особая форма мазохизма.
Автор: Stripped soul aka Jk
Фэндом: ориджинал
Пэйринг: Элиасен, «Черный Доктор» (имя персонажа в разработке)
Жанр: POW
Рейтнг: PG
Размещение: с разрешения автора
От автора: было дело, накатило..
А за окном продолжал лить дождь. Он шел неделями. До последней капли пропитанный городским смогом, серый и холодный. В то время, как на календаре вовсю цвел июнь.
- Прямо как в твоем Сиаме, а?
Голос. Мягкий и шершавый. Как песок. Не глубокий, но прохладный. Шелестящий так, что от этого терпло сердце. Элиасен прикрыл глаза. Тот, кто окликал его из глубины полутемной комнаты, всегда строил фразы коротко и обрывисто. И они хлестали, как сухой пронзительный сирокко. Как свист хлыста. По щекам, плечам, спине. А еще этот хриплый лающий смешок, от которого начинают бесстыже дрожать колени…
***
Со стороны он смотрится так странно. Облаченный в белый сари, белоснежный и хрупкий сам. Точно алебастровая статуя, по прихоти художника прислонившаяся рукой к выступу у окна и гладящая на мир сквозь мокрое стекло из традиционной английской гостиной. Слишком тонкий и изящный, чтобы быть живым. Чересчур желанный, чтобы показаться сказкой. Обыденная магия, пара слов, как дуновение обжигающего самума, срывает льдистые покровы с безупречной кожи, обнажает сияющую прорву серебристо-серых глаз. Трепет мотыльков длинных лукавых ресниц, чувственный изгиб капризных губ, томная нега лениво сжимающихся пальцев.. Прекрасное видение, он медленно отзывается на голос. Оборачиваясь, смотрит своей ненависти в змеиные глаза. И мягко улыбается.
- У нас в Сиаме он не вызывал хандры, - воркует юноша, и жемчужинки зубов заманчиво блестят в прохладном гроте его губ. – Хотя и шел гораздо дольше.
Ангелы – созданья неземные. Даже заполучив плоть, они остаются сотканными из небесной высоты и облаков. Ветреными и статичными, призрачными и вполне реальными. И скрывающийся в тени хозяин дома, в который раз не может скрыть восторга, удивления от той целомудренной распущенности, с которой передвигается волшебное создание. Легчайшая походка, казалось бы, не сгибает ворсинки пышного ковра. А тонко сотканный платок, колеблющийся от малейшего движения, в момент изоблачает такие тонкости статуры, что даже у искушенного хирурга душ и тел спирает дыхание. И более – когда эта воплощенная мечта приникает к нему гибким, стройным станом, шепча ему на ухо, как сейчас:
- Для нас сезон дождей - сезон надежды.
Доктор только криво ухмыляется. Сезон надежды, надо же.. А, все же.
Ночь непревзойденно разбивает маски. И, сколь неприступным, вздорным или скромным не был тот Элиасен Бессе, которого боготворил избалованный лондонский бомонд, под покровом темноты он менялся до неузнаваемости. Его застенчивость и робость превращались во всепоглощающую чувственность, в отсутствие запретов, чопорность - в изумительную ласку и податливость, а вздорность – в абсолютное подчинение любому слову. Платой же за чудесную метаморфозу, традиционно, была страсть.
Он улыбается шире. С этим чудом можно сотворить что угодно. И хотя изящный стан мальчишки вызывает только нежные стремления, при переизбытке ласки ангел загрустит. Абсурд, но сему хрупкому созданию свист плети и безыскусный, грубый секс порой приятней слов любви или неспешных ласк. Однако он уравновешен, гармоничен и…
- Вам жарко, доктор?
***
Маленькие шаловливые ладошки, как проворные зверьки, закрадываются под набивную ткань домашней куртки. Пальчики находят нож ключиц, острые обломки плеч и выпуклый голыш груди. Он тяжело дышит. Сначала коротко и неуверенно, но с каждым поцелуем все живей касается лиловыми губами скул, щек, клина подбородка, шеи. И, конечно, тонких лезвий губ. Элиасену они нравились всегда: грубые и властные, просто прореха в восковой плоти лица, зарубцевавшийся след шального палаша. Бесчувственные, но дарящие волнующие ощущения…
Они синхронно улыбнулись.
Это не любовь. Просто особая форма мазохизма.
понедельник, 26 августа 2013
15:06
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра